Стрела в сердце

— И любовью, — добавила она.

— Способной превратить в рай несколько украденных часов и ошеломить дух и тело. Ты — мое чудо, моя мечта, моя героическая женщина, моя повелительница, моя золотая нимфа. Тебя я боготворю всем телом и каждой частичкой своей души, и буду всегда, как сладкое яблоко, хранить в своей голодной душе.

Она прижалась щекой к его рукам, державшим ее руки.

— Я благодарна тебе за то, что ты есть у меня, за то, что ты дал мне, и за то, что ты из меня сделал.

Он дотронулся до ее щеки своими мягкими теплыми пальцами и наклонил к ней голову.

— Клянусь, что даже смерть не сможет оторвать меня от тебя.

Сквозь весь этот ужас, отчаяние, муку до нее донеслась его любовь. Наконец, она услышала ее, но тут же страх за него сковал ее всю. А он, прикоснувшись к ней губами, вдруг резко прижал ее к себе, схватил за руки и одним движением, как стрелу, отбросил прочь. С развевающимися юбками она отлетела к изголовью кровати, единственному месту в этой огромной комнате, куда не смогла бы попасть пуля револьвера.

Брэнтли инстинктивно дернулся в направлении ее полета, а Рован молча, как тень дьявола, стремительно бросился на дуло револьвера, до спускового крючка которого только нужно было дотронуться, чтобы он начал стрелять и стрелять.

Они почему-то не взяли в расчет Жиля, забыли о нем. Муж Кэтрин со свирепым рычанием схватил Брэнтли за правую руку и задержал его. Тот потерял равновесие и зашатался над кроватью.

Звук выстрела потряс комнату, поднялось сине-черное облако дыма. Кто-то сдавленно вскрикнул, выругался.

Кэтрин, выглянув из-за полога кровати, увидела сквозь рассеивающийся дым яростную схватку на кровати. Она не медлила. Схватившись за полог, она поднялась и бросилась в драку.

Кровь лилась из рассеченной брови Рована. Из-за крови он почти ничего не видел. Кровь была и на покрывале, и все трое были испачканы ею, так что трудно было определить ее источник.

Жиль, задыхаясь, все цеплялся за руку Брэнтли. А тот, как бык, не обращая внимания на слабую помеху, яростно боролся с Рованом, но когда увидел Кэтрин, то вырвался и нацелил на нее револьвер.

Рован выбросил вперед руку, схватил Брэнтли за кисть и потянул на себя. Слышно было, как хрустнула кость. Брэнтли выругался и потянулся другой рукой к глазам Рована. Тот отпрянул назад, пытаясь увернуться от желтых ногтей и этим резким движением увлек за собой Брэнтли. Он был тяжелее и своим весом вдавил Рована в матрац. Медленно, сцепив зубы, он начал наставлять дуло револьвера в бок Ровану.

Кэтрин не то что думать, она не могла дышать. Сердце громко, до боли билось в груди, она смотрела, не мигая. Ей нужно было как-то помочь ему, но она боялась вмешаться, боялась за него, ведь его недавно ранили, он упал с лошади и даже был избит. Разве мог он сейчас противостоять сильному, как бык, мужу Мюзетты?

А где-то уже слышались крики и быстрые шаги. Это, должно быть, бежали остальные, встревоженные выстрелом. Брэнтли тоже все слышал, он удвоил свои усилия и вцепился в револьвер.

Рован ударил его кулаком. Удар пришелся по скуле Брэнтли и перевернул его на бок. Рован бросился на него, и они покатились по матрацу. Голова Брэнтли оказалась на краю кровати, а рука с револьвером свесилась вниз. Револьвер ударил Кэтрин по колену. Внутри у нее от злости все потемнело, она бросилась и вырвала револьвер из рук Брэнтли.

Но тут, трясясь, подполз Жиль и схватил ее своими запачканными кровью пальцами за руку, вырвав револьвер. Его глаза были безумно вытаращены.

— Мой, он мой! — прошептал он.

Теперь Ровану уже не нужно было следить за оружием, он собрал всю свою силу и волю и ударил Брэнтли кулаком. Тот, отшатнувшись под ударом, увидел в руках Жиля револьвер и потянулся за ним. Жиль трясся в ярости, зубы стучали, он был весь в крови, а глаза, налитые кровью, уже ничего не выражали. Задыхаясь, он приставил револьвер к груди Брэнтли. Вдруг его лицо исказилось, он издал булькающий крик и голова упала на грудь.

Жестокая улыбка перекосила лицо Брэнтли. Он схватился за револьвер, пытаясь отнять его у Жиля. И револьвер выстрелил. Снова все заволокло дымом. Брэнтли широко открыл глаза, еще не веря ужасному. И так и не закрыл их.

Там их они и оставили, Жиля и Брэнтли, на постели с револьвером между ними. Шериф, известный своей крайней подозрительностью, должен был их видеть.

Было так много крови и в воздухе витали запахи страха и беспричинной жестокости. Наверное, легче было бы уже избавиться от этих двоих, помыть, убрать и поставить в гробах рядом в гостиной. И чтобы все поскорее смогли бы забыть весь этот ужас.

Но как бы там ни было, они лишь смогли притвориться, что обо всем забудут.

Собравшиеся гости договорились, что некоторые детали этого ужасного происшествия должны быть опущены для ушей широкой публики. Шерифу ничего не сказали о неестественной любви брата к своей сестре. Ненависть, интриги и отсутствие чести были заменены сказкой о необоснованной жадности и ревности. А борьба на постели была представлена как трагедия, вызванная приступом безумия.