Стрела времени, или Природа преступления

Преподобный оказался статен, величав, грустен и властен. У него была носатая телегеничная физиономия политика. Но все-таки в Штатах с такой внешностью карьеру не сделаешь, по крайней мере в наше время. Масть не та, усы ни к черту — такие подошли бы разве что учителю танго. Я сразу же подумал, что в его бордовом костюме есть нечто жалкое и непотребное, заставляющее гадать, в какое еще обмундирование он мог бы вырядиться. Его черный галстук был заколот золотой булавкой в виде распятия. В комнате имелись еще несколько религиозных аксессуаров, а на стенах — идеализированные сценки из Нового Завета. Мы уселись перед обитым кожей письменным столом, на стул для посетителей. Не предвещая ничего хорошего, у стены стояли две койки — двухместные, совершенно идентичные, как близнецы, с одинаковыми покрывалами и набором подушечек.

Он немного поговорил о мелочах, адресах; какие-то были мне известны, какие-то нет. Потом он сказал:

— И, пожалуйста, имейте в виду: я безмерно уважаю вас за то, через что вам пришлось пройти.

— Я всегда хотел лишь одного, — с благодарностью произнес Джон, — помогать людям.

— Вы сможете продолжить свою прекрасную работу. Это я гарантирую.

Он гарантировал это. Безвольно пожав плечами. В отеле «Империал» полно стариков. Это стариковский отель. Мы видели и обоняли их, когда поднимались сюда, их неверную осанку и дружную нерешительность. Судя по официальному костюму и строго локализованной харизме, часть здешнего старичья находится на попечении Кредитора. Это я гарантирую… Его легко было представить гарантирующим что угодно, по крайней мере на словах.

— Я очень хотел бы и дальше помогать людям, — сказал Джон.

— Бросьте все, начните сначала где-нибудь на новом месте. Плюс еще в том, что у вас нет семьи.

— Это необходимо?

— Тогда лучше просто уехать из Нью-Йорка, — сказал он. — Пока что все это на уровне штата. Речь идет не о Сан-Кристобале. Речь идет о Нью-Джерси. Даже не о Канаде.

— В этом я не нуждаюсь.

— Мы могли бы помочь вам с оплатой адвоката и с юридической консультацией.

— Что бы вы посоветовали?

— В Службу иммиграции и натурализации. Чтобы аннулировать ваше гражданство.

— Куда-куда?

— В худшем случае Министерство юстиции подаст заявление в СИН.

Преподобный помолчал.

— Не дай-то Бог, — произнес он и потрогал гибким пальцем свою булавку с распятием.

На мгновение он вновь стал грустен и властен. Возможно, то была грусть медиума или шамана, который, постоянно контактируя с ангелами и демонами, порой бывает подавлен мыслью о собственной бездарности против их сил и чар, их порчи, их сглаза.

— Единственная опасность сейчас, — продолжал Преподобный, — состоит в том, что пронюхает пресса. Помните, как было с той бедной несчастной дамой из Куинса?

Джон подождал. Он смотрел на кровати-близняшки. Потом быстро и неожиданно повернулся к Преподобному, державшему перед нами фотографию. Увидели мы ее лишь мельком: Преподобный тут же ее убрал. И слава богу. Эта фотография, этот зернистый выплеск, такой мимолетный, — я понял, что информация в ней содержится чрезвычайно важная. Фотография была черно-белой. Она говорила о силе. На ней были запечатлены двенадцать человек в очевидной взаимосвязи. Двенадцать мужчин, принадлежащих к двум представленным поровну и кардинально отличным типам. Шесть одних, полдюжины других. У одних — сила и коллективная ответственность. У других — никакой силы, полная безответственность и так себе коллектив, общность слабых и униженных. Между ними происходил безмолвный диалог. Шестеро говорили другим шестерым: что бы еще ни разделяло нас, что бы нас ни связывало, важно только одно: мы принадлежим к живым, а вы — к мертвым. Мы — живые, вы — мертвые. Покойники.

— Вот как. Все, что у них есть, — вот это, тридцатилетней давности, и два так называемых свидетеля.

— Никаких, — сказал Джон.

— Как — никаких?

— Я не совершал преступлений.

— Обычный подвох: вы ведь умолчали насчет вашего криминального прошлого?

— А-а.

— Поступил запрос о вашей натурализации в США.

— Продолжайте.

— Становится жарковато.

Я подумал, не имеет ли он в виду тот жар, в который бросило Джона. Тогда Джон смущенно отвел взгляд и сказал:

— Моя мать…

— Это для нас плюс, — оживился Кредитор.

— Родной язык.

— А, точно, припоминаю. Это у вас нет акцента. Они встали и пожали друг другу руки. Джон сказал:

— Скажу вам честно. Вчера было лучше.

— И как вы себя сегодня чувствуете, позвольте поинтересоваться?

— Преподобный отец.

— Доктор.

Мы с Джоном вернулись на свою квартиру, но поначалу в том Тодовом состоянии трудно было насладиться ее красотами (например, огромным слуховым окном). Неплохо было бы не путаться у него под ногами. Какой-нибудь женщине, типа Айрин, рядом с ним пришлось бы несладко. Так что можете себе представить, каково было находиться у него внутри.