Стрельба по бегущему оленю

— Точно? Я сказал, что ты весь вечер дома сидел. Только перед их приходом — они в девять с минутами были — на море пошел. Ты в бухте, я сказал, прикармливаешь. Понял?

— Понял.

— Чего натворил?

— Ничего не натворил.

— А девчонка откуда?

— Тебе-то что?

— Да не бойся! Не отобью, — хмыкнул Георгий. — У меня своих хватает.

— Они что-нибудь искали?

— Не понял. По дому походили. В подвал заглянули, в сарай.

— В подвал?

— А у тебя что? Что-то в подвале?

— То же, что у тебя!

— У меня-то ничего.

— Ну и у меня ничего.

Тимур вернулся к Сандре, которая поджидала его, поглаживая котенка, мурчащего у нее на руках.

— Давай постоим, подождем. Пока он уйдет.

— Кто?

— Да брат мой!

— А он ничего, симпатичный…

Тимур посмотрел на нее с удивлением:

— Когда ж ты успела разглядеть его?

— Не только разглядеть, но и послушать, о чем тебе говорил. Я любопытная, ужас! А что ты натворил, Тимурчик? Почему за тобой милиция охотится?

— Откуда я знаю? Ничего я не творил… Но они в подвал заходили!

Брат вроде бы ушел. Сандра и Тимур вошли за загородку сада. Остановились у входа в подвал.

Сандра вдруг побелела, когда Тимур открыл дверь.

Котенок с яростным писком вырвался из ее рук, спрыгнул и исчез в черном квадрате подвальной двери.

— Я… я… Мне плохо, Тим! — жалобно залепетала задрожавшими вдруг губами Сандра и схватилась ладонями за горло. — Я… я не могу, Тим!

Он закрыл дверь подвала. Она облегченно вздохнула, все еще сжимая руками горло.

— Все закружилось… Я задыхаться начала… Там плохо, Тим!

Вспыхнула спичка возле сарая. Там стоял Георгий, глядя на них, прикуривая. Что-то он подозревал, что ли?

— Иди тогда, — сказал Тимур. — Отвлеки его как-нибудь. Я тогда один.

Сандра направилась к Георгию.

Тимур подождал, пока она завяжет разговор, слышный ему на расстоянии, затем быстро раскрыл дверь и нырнул в подвал.

Так же светила масляная коптилка на корявом столике, стоял кувшин с водой.

Тимур вздохнул с облегчением: незнакомец, лежащий на соломе, пошевелился, узнав вошедшего. Выпустил из рук боевой топорик. Устремил на Тимку болезненно блестящие глаза.

— Говори.

— Все плохо… — печально и виновато начал Тимка, присаживаясь возле раненого. — Я был на Ореховом мысу. И старик, и все три его сына… Ну, в общем, они убиты уже были. Эрику Десебр хочет, то есть вернее, Януар советует женить Эрику на Десебре.

— Как «женить»?

— Да нет! Замуж! Они хотят опоить ее каким-то зельем, она согласится выйти за Десебра, Десебр станет царем, армия ему подчинится — все ему подчинятся.

— Даут Мудрый жив. Он единственный царь Перхлонеса.

— Ага. Но они говорят: «Он стар и болен, и стараниями юной Детры не видно конца его болезням. Печальный исход может наступить во всякую ночь». Я сам это слышал!

— Да… — непонятно согласился незнакомец. — Юная Детра…

— Кто она?

— Ее привели к Дауту, когда мы, разбитые, ушли в Кумрат. Она невольница с галеона, который пришел в Перхлонес из Дакры, в подарок от Мельхупа. Латники когорты Априла взяли галеон штурмом, она бежала, скиталась. Потом ее задержал наш разъезд.

— А дальше?

Незнакомец явно без охоты досказал:

— Даут оказался пленен ее красотой, приблизил к себе. Вот уже три года вчерашняя невольница живет, заступив место Диореи, единственной законной царицы Перхлонеса, жены Даута.

— Но ведь Диореи нет в живых!

— Тем огорчительнее всем нам видеть возвышение Детры.

Тимур внимательно посмотрел в лицо незнакомца, заметно поколебался, но все же начал говорить:

— Я боюсь, что вот это будет для вас ударом. Прочтите!

Он достал из-за пазухи свиток с донесением Детры, протянул раненому. Тот, едва лишь взглянув, вернул:

— Я не знаю и знать не хочу языка фаларийцев. Что здесь?

— Мне перевели, я расскажу, как запомнил. «Человеку, передавшему это, верь. Приходил гонец из Цаха, просит Даута принять семь десятков юношей, пеших и конных. Приходил из города рыбак Далмат, просит денег и копий и мечей для трех десятков, кои тайком готовят неповиновенье чтимому из чтимых. Слово у них — „Змея и Роза“. Даут не будет торопиться, пока я в Кумрате. Человеку, вручившему это, верь, но пусть больше не приходит. Больше одного раза пусть не приходят. А слово пусть будет: „Роза и Змея“. Два раза». Подписано, видите, как? «Чайка»!

Тимур сделал паузу и добавил:

— По-фаларийски «чайка» — «детра»!

Незнакомец застонал и откинул голову на солому.

— Я помню день, когда приходил гонец из Цаха, когда приходил твой отец, рыбак Далмат. Нас было трое в доме Даута — я, царь и Рахмет, верховный военачальник. А вино нам подавала… Детра! О, желчь змеи!

Сандра уже вовсю ворковала с Георгием, который уже тоже вовсю охмурял девчонку: то и дело полуобнимал ее, говорил вкрадчиво, трогал, якобы в рассеянности, волосы ее. Сандре было приятно, что взрослый парень, можно сказать, ухаживает за ней. Она то и дело смеялась тем глуповатым, двусмысленным смешком, который частенько раздавался в кустах под окнами этого дома и который так мучил и раздражал по ночам Тимура.

— Ну да! Прямо уж… Как же это вы в темноте и будете гадать?

— На ощупь, Сашенька! Губками!

— Ой, щекотно! Не надо! Ну что вы!