Стрельба по «Радуге»

— Простите, Танечка, — он предостерегающе поднял ладонь, — если вам мой вопрос отвратителен, считайте, что вы его просто не расслышали. Не стоит себя насиловать, есть вещи куда более простые и понятные. К тому же я слышал о вас прекрасные слова от ваших знакомых, которые, кстати, и жестоко пострадали, в первую очередь, от этого человека. А у них буквально каждая фраза начиналась: «Теть Танечка!», представляете? Вот так! — он засмеялся, чтобы разрядить тяжесть своих слов. — Вас же любят. Потому что знают. И понимают, я так думаю. А мне хотелось бы с вашей любезной помощью, ни чуточки не задевая самолюбия и не вызывая вашей душевной боли, составить для себя… ну, и для дела, естественно… психологический портрет облеченного большой властью человека. Возможно, даже и не самого отвратительного представителя власти, который считает, что ему разрешено совершать, причем неоднократно, уголовные преступления, не неся при этом ни малейшей ответственности. Откуда она проистекает, такая странная уверенность? Но, повторяю, вы тут совершенно ни при чем. Ни вы и ни ваш славный отец. Ну, о сыне, увы, пока ничего не могу сказать с такой же уверенностью. Так что если сможете теперь, то не сочтите за труд, уделите немного времени… А тема? Ну что, тема? К сожалению, увы, не самая приятная. Но я снова обещаю, что буду максимально уважать и щадить ваше самолюбие.

Она внимательно выслушала, не поднимая глаз, а в конце его речи кивнула пару раз и уже собралась ответить, но ее перебил телефонный звонок. Татьяна чуть поморщилась, будто он прервал какую-то важную для нее мысль, и оглянулась в поисках трубки мобильного аппарата. Он оказался на холодильнике. Взяла, включила.

Голос звонившего был достаточно громкий в тишине гостиной, и Филипп слышал почти весъ текст.

— Ма, я у отца, и домой, наверное, сегодня не приеду, понимаешь? Ему очень плохо. Очень, ма…

— Наконец-то! — голосом, полным сарказма и пренебрежения, ответила Татьяна, искоса посмотрев на гостя: может, хотела понять, слышал ли он сказанное ее сыном.

— Ты чего говоришь?

— А то и говорю, что услышал меня Господь… Поделом! А меня он не интересует. Как и твои личные отношения с этим человеком. И последнее, даже не думай везти его сюда! Не пущу! Я его ненавижу, и тебе это известно!

— Ну, мать! Ну, ты даешь! За что ненависть такая?

— За все! Он отлично знает сам, спроси у него, если желаешь. И помощи от меня пусть не ждет! А если ты будешь возвращаться домой поздно, предварительно позвони, я тебе одному дверь открою, — и Татьяна со злостью отключила телефон и швырнула трубку на диван.

— Круто вы, однако, — мягко одобрил Филипп.

Женщина быстро взглянула на него и ответила, прерывисто дыша:

— Это все пустое, вернемся к нашему разговору… Я ведь обещала вашему весьма любезному коллеге, звонившему мне, и, разумеется, сдержу свое обещание. Пройдемте на кухню, я поставлю чайник, да и сама переоденусь, мне, право, неудобно, вы ведь застали меня…

— Боже упаси! — воскликнул Филя. — Умоляю, не портите прекрасного впечатления! Вам невероятно идет этот наряд. Можно, я еще полюбуюсь, а? — совсем по-простецки попросил он. — Ну, пожалуйста! — и он с такой выразительной тоской посмотрел на нее, что Татьяна неожиданно зарделась.

— Ну… если вы… если вам… — она неопределенно, но с заметным удовольствием повела плечами, запахнув рукой полы теперь у колен, чем, само собой, немедленно обратила внимание Филиппа на новый объект для его внимательного лицезрения. Отличный объект, надо отметить… Филя даже вздохнул.

— А можно еще одну, совсем уже маленькую, но… — он состроил жалобную мину, — очень наглую, наверное, просьбу?

— О чем? — она скромно потупилась, а пальцы другой ее руки, словно машинально, теребили концы шарфа, перетягивающего талию.

«Очень уместное напоминание», — внутренне ухмыльнулся Филя, чувствуя, что дело стремительно повернулось к развязке, не близкой еще, но… игра явно стоила свеч. Он знал о почти гипнотической силе своей бесхитростной улыбки, почему-то действующей особенно сильно на женщин среднего возраста. И он не стал медлить:

— Встряхните головой как следует, а?

— Чего-о?! — она изумленно уставилась на него синими глазищами. — Зачем?

— А вы встряхните, волосы и рассыплются, они и так держатся на последнем издыхании, неужели не замечаете? На волю рвутся, на свободу! А вам наверняка очень идет такая роскошная грива, а? Разве нет?

— Господи! — воскликнула теперь и она. — Да нате!

Она быстрым движением запустила пальцы в узел, что-то вынула, и от резкого встряхивания ее волосы волной хлынули по плечам. Но и полы на коленях непослушно распахнулись.

— Во! — Филя вытянул перед собой два поднятых больших пальца. — Лучше не бывает… — И вздохнул: — Боюсь, что я поторопился…

— Не понимаю! Да что ж вы все загадками-то, Филя? Куда… поторопились? И почему?