— Вполне приличный. Слушай, а ты наверняка знал, как когда-то известный полярник Иван Папанин себе дачу построил на канале Москва — Волга и собственный канал к своему дому прокопал? Так вот, говорили, Сталин к нему приехал посмотреть, как тот устроился, а потом и говорит: «Мне кажется, что у детей работников Главсевморпути будет хороший пионерский лагерь». Так оно и получилось, подарил Иван Дмитрич детям своих сотрудников выношенное своими руками «детище». Даже газеты писали. Но ведь, Костя, то ж был все-таки Сталин. А теперь я ничего не знаю, и ты не терзай мою душу сомнениями… Да, Кость, а откуда тебе стало известно, что Ловков плохо себя чувствует? Может, он просто «отмазаться» хочет? Из тюрьмы слинять? Мол, теперь я, ребята, гол как сокол, страдаю всеми душевными заболеваниями, чего держать-то в узилище? Отпустите, сделайте милость, я уеду, ей-богу, покину все, может, родная жена на Кипре своем примет? Уж подайте бывшему члену государственной думы, который шесть дней не ел. И наши сердобольные дяди посожалеют, да и пойдут ему навстречу. Ну, а Ваня, что ж, пусть он пока посидит, чего ему? Ну, еще кто-нибудь попытается сунуть ему нож под ребро, а может, и не успеет.
— Александр Борисович, — строго перебил его Меркулов, — мне это не нравится. Ты всем недоволен. Пойми, я тоже не всесилен! Делаю, что могу, что в моих силах и возможностях. И этого не так мало. Не торопи меня, всему свое время. Иди-ка — посиди на моем месте…
— Кость, брось мне зубы заговаривать. Знаешь, почему я не откликаюсь уже на сотое ваше приглашение вернуться в прокуратуру? Не секрет. Не хочу, Костя! Вот такой я. Нельзя держать на цепи невиновного, а преступнику сочувствовать, что его баба наколола!.. Уж прости меня, непутевого…
— Да ладно тебе, или я сам не понимаю, что ли?.. Не теряйте времени, везите ваши материалы к… сейчас скажу… Воронцов Георгий Алексеевич, старший следователь по особо важным. Адрес знаете. И не болтайте, а торопитесь, если желаете, чтобы ваш коллега побыстрее вышел… Узилище ему! Ишь, ты!
Услышав короткие гудки, Турецкий рассмеялся и передал коллегам суть информации от Меркулова. Но они уже и так большую часть сказанного поняли по репликам Александра Борисовича.
Филипп рассмеялся:
— Надо понимать, та беглая красавица с острова Кипр «сделала» своему супругу большую и некрасивую «козью морду»?
— И, что надо особо отметить, именно красиво сделала, тьфу, тьфу, тьфу! — Турецкий ухмыльнулся, трижды сплюнув через левое плечо, стараясь, чтобы не задело Щербака. — Но знаете, что мне, ребятки, категорически не нравится? Представляете? Это у нас с вами, обладающих колоссальными, если смотреть правде в глаза, связями и возможностями, ничего не получается! Не можем мы добиться справедливости и защитить честных людей. А что же тогда им самим-то делать? Куда мы идем, кто мне скажет?
— Ага, камо грядеши? — неожиданно проявил недюжинную степень знания и ответственности Филипп Кузьмич. — Ну, вы решайте, как хотите, а лично я с одной дамой отбываю, друзья мои, на Оку. Буду рыбу ловить и… даму кормить. Я свою долю служебного долга выполнил честно.
— Дама-то хоть согласна? — простенько так «посочувствовал» Филиппу Николай Щербак.
— Как говорил один известный в свое время поэт, которого изгоняли из Литературного института, но он все равно остался поэтом, «она была на все согласна, и даже — на худой конец!» — немедленно «выступил» в своем ключе Александр Борисович, вызвав естественную реакцию взрослых людей.
А когда хохот затих, бойкий Филя, неожиданно потупившись, как красна девица, объявил, что дама, в принципе, уже давным-давно сидит в машине, изнывая от страстного желания поскорее покинуть первопрестольную столицу на как можно более долгое время, если не навсегда, и ждет, когда, наконец, закончится короткое, как обычно, утреннее совещание. При этом он опасливо оглянулся на Алевтину, которая тоже забавно хохотала и показывала ему язык. А он, снова скромно потупившись, высказал предположение о том, что если больше нет других срочных вопросов, то он бы… так сказать… в общем, наверное… ну, короче, всем понятно, да?..
Ничего не поделаешь, обещали десятидневный отпуск, а тут человеку явно уже не терпится. Приперло, как говорится, человеку… Пока, Филя, привет прекрасной даме!
И, когда он поспешно вышел, провожаемый ухмылками, Всеволод Михайлович, посмотрев ему вслед, убрал улыбку и сказал серьезно:
— В связи с вновь открывшимися обстоятельствами, я имею в виду возможность активизации внутри тюремной деятельности Ловкова с Грошевым, а также, — он развел руками, — с отлучкой нашего друга Фили, считаю нужным усилить охрану объектов, согласно нашему договору о защите лиц и имущества. Саня, именно тебе и придется активизироваться, в первую очередь. По твоему же личному ходатайству, как я понимаю, наш друг катит в сторону Касимова для принятия воздушных ванн, не так ли?