Стреляешь в брата — убиваешь себя

Трое русских еще с вечера выехали на «мозготрясе» на луговину к изогнутой мостушке, решив переночевать там. Отдыхать в эту ночь в селе было невозможно, с наступлением темноты, будто черным занавесом отрезавшей победителей и побежденных от всего остального мира с его законами и моралью началось кровавое празднество. Не успевшие или не сумевшие бежать жители села на своей шкуре должны были прочувствовать всю ярость и боль хорватских мстителей, многие из которых потеряли в этой войне родных и близких и неважно, что местные крестьяне никак не могли быть непосредственными виновниками этих потерь, достаточно было одной национальности. Наемники по опыту знали, что дикая вакханалия в селе будет продолжаться до самого утра, сербов будут убивать и насиловать с садистским сладострастием, из мести, по политическим соображениям, просто для забавы… Участвовать в этом они не хотели, потому погрузив прихваченную в местном трактире хозяйственным Петровичем ракию и съестные припасы отбыли на своем грузовике на природу, подальше от традиционного ночного действа, что уже начинало разыгрываться в деревне. Конечно, полностью гарантировать себе покой и мирный отдых они все равно не могли, даже сюда долетали со стороны села выстрелы, истошные вопли истязаемых сербов и смрадный дым пожаров, в который нет-нет да вплеталась сладковатая нотка горелой человечины. Зато, хоть глаза не видят. Знать и видеть самому все же разные вещи, как сформулировал как-то под настроение увлекающийся практической психологией Петрович. Их «шимпанзята» тоже развлекались где-то там в этой репетиции ада на земле, запрещать им подобное было просто бессмысленно, так что единственное, чего неукоснительно требовал от подчиненных Роман, было четкое правило, с восходом солнца ты должен быть трезв и готов к выполнению любых приказов.

На мосту они наткнулись на приколотый вилами к ограждению труп того самого сержанта с которым беседовали утром. Его огромное мощное тело было в нескольких местах прострелено пулями, а добивали гиганта, похоже, уже в рукопашную — штыками. Потом уже мертвого прикололи к перилам.

— Снять его, что ли… — задумчиво протянул Петрович. — А то как-то не по-человечески выходит… Только утром стояли здесь, разговаривали…

— Уж больно ты нежным стал, старый, — недовольно буркнул Роман. — Сам же говорил, всех не пожалеешь… А мертвому так и вовсе все равно в гробу лежать, или вот так на перилах болтаться, мертвецы они народ покладистый…

— Мертвые не кусаются, — неприятным скрипучим голосом произнес Дракула. — Я проверял…

Роман с Петровичем с недоумением оглянулись на него, и лишь заметив скользнувшую по невозмутимому лицу волгоградца тень улыбки, сообразили, что это была попытка пошутить. Роман неопределенно качнул головой, а Петрович, хлопнув Дракулу по плечу, коротко посоветовал:

— Ты бы лучше и дальше молчал, паря… А то от твоего юмора у меня мороз по коже…

Вечером, глядя на яркие балканские звезды, пили трофейную сливовицу, закусывая, захваченным в том же баре окороком, пластали его огромными кусками, ели жадно чавкая и торопливо давясь. Насытившись и придя в благодушное расположение духа, неторопливо курили едко дымящие местные сигареты, неспешно перекидываясь расслабленными ленивыми фразами.

— Хорошо, — проникновенно улыбался в свете костра Петрович. — Вот это и есть жизнь. Вы пока молодые еще не понимаете, не можете понять. Это настоящая жизнь: ночь, костер, запах оружейной смазки и пороха, верные друзья рядом… И свобода, свобода от всех и от всего. Это жизнь! Это, а вовсе не душные переполненные интригами офисы с их мелочными подставами и мышиной возней, не пропахшие смогом города превращающие своих жителей в мелких и тщедушных рабов… Да что я вам, говорю, все равно не поймете, не оцените… Только с возрастом… Господи, как хорошо…

— Ага, — поддержал его Роман. — Еще бабу бы…

Петрович искоса бросил на него неприязненный взгляд.

— В чем проблема, командир? В селе еще наверняка осталась хоть парочка живых, вечер только начался…

— Да нет, — досадливо отмахнулся Роман. — Не для этого бабу… То есть для этого, но… Блин, не знаю, как сказать… Для этого конечно, но как бы не только для этого… Тьфу, совсем запутался!

— Да, действительно, что-то ты гонишь, командир…

— Да не гоню, просто не знаю, как правильно объяснить. Вобщем знаете, такую бабу, с которой можно было бы поговорить, всем поделиться, которая бы поняла и простила за все. Понимаешь даже за то, чего ты сам себе простить не можешь. Такую, чтобы в ее глазах всегда хотелось выглядеть круто. Ну чтобы знал, что тебя любят и тобой восхищаются. И сам чтобы любил…

— Эк ты загнул, командир! — фыркнул Петрович. — Не бывает таких баб. Может раньше и были, а сейчас нет больше. Всё, выродились. Так что не парься!

— Да ладно, знаем, что ты старый женоненавистник, так хоть нас в свою веру не перетягивай! Ишь, не бывает!

— Бабы они нам на погибель созданы, — со вкусом смакуя фразу, выговорил Петрович. — Вот тебе, например, Влад нужна баба? Ну не просто чтобы трахнуть, а такая, о какой командир размечтался?