Стрелки

- Подымай! - и бросился седлать коня.

Через четверть часа десять человек подъехали к воротам. Родич Итера уставился на них:

- Вы куда?

- Хозяйку искать! - бросил один из ландейлцев.

- Так ведь Мэй поехал еще с утра...

Мэй? Гэльд удивился и вдруг вспомнил:

"... - У нее же подвладных нет.

- И нет, и есть..."

- Вперед! - бешено крикнул он.

Десять всадников один за другим поскакали по лесной тропе - туда, где недавно проходил отряд. За ними увязался Знайд. Натолкнувшись на развилку, они разделилась и замедлили бег, а когда начались заболоченные колючие заросли, и вовсе спешились. Не замечая времени, продирались через кусты, обшаривали чуть ли не каждое дерево и каждый пригорок в поисках следов, кричали, звали напрасно. Саент, который после каждой неудачи становился все больше похож на побитую собаку, вдруг вспомнил, что последний раз видел Хель у дуплистой дички с засохшей верхушкой. Гэльд знал эту дичку, она росла у самой тропы в десяти минутах конного бега отсюда. Поскакали туда и уже от дички начали поиски заново.

Солнце уже склонялось к закату, когда они вновь собрались на тропе. Хели не было. Кто-то, пряча глаза, сказал, что надо возвращаться в замок и выводить всех. Гэльд сгоряча посулил его лешему, но тут же понял - верно. Вдесятером они здесь ничего не сделают. Он хотел уже поворотить коня, как Знайд залаял, и тут же из-за поворота донесся стук копыт.

Кто-то потянулся к клинку, но его одернули - судя по звуку, всадник был один. Знайд, которого одернуть было некому, с лаем бросился вперед. Донесся обрывок веселого голоса, и навстречу им выехал на гнедом коне Мэй. На луке его седла сидела Хель.

У Гэльда точно оборвалось что-то в груди. Он смотрел, как другие, опомнившись, бегут к этим двоим, как ошалело прыгает среди них Знайд, как кто-то предлагает Хели своего коня, а она качает головой и еще крепче обвивает рукой шею Мэя, и Мэй крепко держит ее за пояс, и синие глаза его сияют... Гэльду захотелось хлестнуть коня и ускакать, куда глаза глядят. Так вот он какой подвладный. Мальчишка! Как она смотрит на него. Или просто радуется, что ее нашли? Нет, это не только радость...

К Гэльду подъехал Саент, его широкое заросшее лицо неудержимо сияло:

- Заблудилась! Тропы в темноте перепутала! Мэй, леший, умен - мы отдыхали, а он искать бросился... Да ты, никак, не рад, Гэльд?

- Рад, - проговорил сквозь зубы Гэльд и так рванул поводья, что конь взвился на дыбы, едва не сбросив его. Конь Саента шарахнулся.

- Ну и радость у тебя, - проворчал Саент.

Гэльд ничего не ответил.

Не дописана хроника эта,

но огонь приникает к листам,

но травой покрывает планета

проржавевший обломок щита...

"Будучи в расцвете сил и памяти и сознавая, что жизнь моя может прекратиться раньше, чем назначено Предком, доверяю я, Гэльд Эрнарский, камням, хранимым Предком, то, что должно быть сокрыто и сохранено навеки. В черный год, лишивший меня Светлой, был мне передан этот браслет - ибо носить его по праву больше некому - с тем, чтобы укрыть и сберечь среди мятежей и кровопролитий. И потому я прячу его, а не ношу у сердца, в котором неисцелимая боль. Пока не прервется жизнь моя, мне ее не забыть, как не забудет и тот, от кого я принял этот браслет. Вместе же с браслетом передан мне был наказ записать то, что произнесено. Не зная сути этих темных слов, я, как неразумный ученик, повторяю: там, где Северный Тракт пересекает Кену и уходит в дикие земли, был сожжен Мост, соединяющий времена, чтобы Навье воинство не нашло путь туда, куда смертному вступить не дано. Незримыми узами связал Мост наши судьбы и связывает поныне, и не будь его, может, не было бы горчайшей нашей утраты. Вот все, что сказано мне, и долг свой я исполнил, но вина моя перед мертвыми велика, ибо я живу..."

Когда я закрывала глаза, эти слова горели под веками. Я повторяла их мысленно, сбивалась и начинала вновь. Ивар Кундри помог мне, когда пришлось разбирать письмена, начертанные рукой Гэльда, но лучше было бы обойтись без этой помощи, и никто не мешал бы мне плакать одной над посланием в вечность. Я плакала потом, ночью, тихими и бессильными слезами, вытирала мокрые щеки и зажимала рот ладонью, чтобы не услышали соседки. Если бы кто-нибудь заметил и спросил, в чем дело, я не смогла бы вразумительно объяснить. Просто так много лет прошло, и давно умерли те, кто мог бы жить, и ничего, ну, совсем ничего нельзя было с этим поделать!

Я пыталась себе представить Гэльда, когда он писал это письмо, но видение расплывалось. И мне хотелось так же, как Истар когда-то, закричать: "Гэльд, брат мой милый!" Но она была рядом, а меня он все равно не услышал бы.

Уже потом, когда я обрела способность здраво размышлять, я поняла, что эта находка была тем самым веским доказательством моим снам, ради которого я приехала в Двуречье. Но мне от этого не было легче.