Стрелки [СИ]

— Дама Хель изволила пошутить. В конце концов, Стрелки — наши общие враги. Соглашение с ними — жестокая необходимость. Если бы вы…

Хель рассмеялась, громко и отчетливо, глядя прямо в глаза Консулу. Потом спокойно сказала:

— Когда-нибудь, Консул, вы перехитрите самого себя. И этот день будет последним в вашей жизни.

Камни в пыточных подземельях были скользкие. Они не успевали впитывать кровь. И с блеском непросохшей крови смешивался алый отсвет жаровни. Тени людей в этом свете росли, казались громадными и дикими. Да полно, люди ли это?

Ледяная тяжесть цепей. И волна жара от раскаленных углей.

Сорвали одежду. Сняли цепи — чтобы не помешали — и прикрутили руки кожаными ремнями к кольцам, вбитым в стену. И тогда она повисла на растянутых руках, не касаясь ногами пола. Больно. Но ведь это только начало.

— Еще не поздно, Хель. Подумай.

Молчание. Консул заглянул в ее лицо — не обмерла ли? Нет, глаза живые. И смотрят так, что лучше в них не заглядывать. Так смотрит затравленный волк перед тем, как вцепиться в горло охотника. Консул отошел.

— Начинайте.

Подручный палача длинными щипцами взял из жаровни раскаленную головню.

«Здесь пытали Добоша… или в другом подземелье… его запытали насмерть, израненного… мстили… Почему они так любят пытать огнем… дешевле, приятнее… Как больно, мамочка! Нет, это не я кричу, не может быть, чтоб я так кричала… не надо кричать, они смеются… я выдержу, я все равно выдержу… больно!.. Нет, уже не больно, я ее просто не чувствую, боли, ее слишком много… я не хочу этого, не хочу!.. Мэй, мне больно, Мэй… Все…»

— Довольно, — бросил Консул.

Набухшие от крови ремни, казалось, вросли в кожу. Подручный развязывал их, ругаясь. Наконец обессиленное тело скользнуло по стене и с глухим стуком упало на пол. Другой подручный окатил его водой из чана.

Консул подошел к Хели, наклонился, крепко взял за скользкие от воды и крови плечи.

— Хель, — позвал он, — слышишь меня?

Она с усилием приподняла голову, открыла глаза. В них были боль и странное недоумение.

— Ты мне нужна, Хель, — проговорил он тихо. — Очень нужна. И у тебя отсюда два пути — со мной либо на Пустошь, понимаешь?

Он говорил, а ее глаза раскрывались все шире. Огонь отражался в них. Потом шевельнулись губы.

— Что? — Консул, не расслышав, склонился ниже. — Говори громче.

И вновь искусанные до крови губы дрогнули:

— Нет.

Консул разжал пальцы, и Хель рухнула на пол. Он взглянул на ладони, испачканные кровью, брезгливо морщась, сполоснул их в чане и сказал палачу:

— Обмыть и в одиночку. Чтобы до завтра жива была. Чтобы все чувствовала.

И начались дни, похожие один на другой и страшные своей похожестью. Днем ее не трогали — Консул не разрешал, хотел, чтобы протянула подольше, днем она лежала в полной темноте на охапке гнилой соломы, чувствуя, как пробирается в тело мертвящим холод камня, как малейшее движение отзывается обжигающей болью. Ей казалось, что темнота давит, распластывая и вжимая в пол. Иногда ей доставало сил дотянуться до чашки с водой и куска лепешки, что оставляли ей тюремщики. Однажды она опрокинула чашку, и невидимая вода прожурчала, растекаясь, а она повалилась на подстилку, едва не плача.

А потом приходили двое, тащили ее в подземелье, сдирали одежду с присохших рубцов и язв, и хмурый, заспанный палач перебирал звякавшие щипцы. Тогда она знала, что наступила ночь, и тьма над землей сливалась в ее измученном сознании с тьмой, наступавшей после боли.

Вначале Хель пыталась сопротивляться боли, потом обрушивалась невидимая плотина, и боль затопляла ее всю. И, вновь приходя в себя на ледяных камнях, она проклинала свою слабость.

Она не знала, что со стороны казалась совсем не слабой. Что Консул каждый день справлялся у палача, просит ли она пощады, и всякий раз палач отрицательно качал головой. Она не знала, что палач потихоньку удивляется ее стойкости. То, что она кричала во время пытки, еще ничего не доказывало — кричало истерзанное болью тело. А глаза ее, даже затуманенные мукой, оставались прежними, и палач смутно подозревал, что Консул не появляется на пытках не из-за ночного времени, а оттого, что боится этих темных, бездонных, как омуты, глаз.

Однажды Консул все же появился — в сопровождении разряженной толпы родичей и дам. Они шли по подземелью, брезгливо переступая через заплесневевшие лужи, дамы поспешно подбирали подолы, чтобы, Предок храни, не испачкаться. Одну из дам Консул вел под руку — изящно и непринужденно, как истинный рыцарь. Впереди шли слуги с факелами.

Гости, бросив на все лениво-любопытствующие взгляды, прошли дальше, а Консул замедлил шаг, придержал за локоть свою спутницу:

— Рекомендую, дама Истар — Хель из Торкилсена. Хозяйка.

Он проговорил это, как гостеприимный хозяин, показывающий гостье редкой породы пса. Палач, нахмурясь, ждал. Дама ступила вперед.

Пытка только началась, и Хель была в сознании. Она увидела вскинутые в спокойном удивлении подведенные брови, безмятежный овал лица, властно изогнутые губы. Узкие, чуть раскосые глаза встретились с упорным взглядом Хели, и что-то в них дрогнуло, в этих глазах.