Стрелков и другие

В 1992 году, в первом номере журнала «Элементы», главный редактор А. Дугин пишет: «Фашизм интересует нас с духовной, идеалистической стороны, как идеология, пытающаяся через обращение к национальному фактору преодолеть классовое противостояние в обществе». Там же, в большом материале, посвященном идеологии Третьего пути, называемой иначе «теорией Консервативной революции», можно прочитать: «Мы хотим осветить историю особой идеологии, которую нельзя причислить ни к разряду правых, ни к разряду левых. Наиболее распространенными названиями ее являются такие, как «Третий путь», «Консервативная революция» <..> Консервативные революционеры стремятся вернуться… к идеальному предкризисному миру Традиции, <..> к такому порядку, который предшествовал не только Революции, но и возникновению причин, к ней приведших. <..> За Революцию, тотальную, всеобновляющую, радикальную, но — в направлении, прямо противоположном Революции левых»[82].

То есть Дугин описывает гностический способ остановки развития мира, обращается к фашизму, называя его языком «новых правых», идеологией Третьего пути. Но для того, чтобы не просто подражать, а стать равноправным членом «новых правых», Дугину нужно было найти свои основания «Третьего пути», которые бы он самостоятельно развивал. И Дугин их нашел. Среди теоретиков Третьего пути Дугин называет «русских мыслителей евразийской ориентации»[83] Николая Трубецкого и Петра Савицкого, идеи которых он с 90-х гг. начал адаптировать к современной российской ситуации. Прежнее евразийство, разработанное в начале 20-х годов прошлого века группой русских эмигрантов под руководством Н. Трубецкого и П. Савицкого, пыталось найти для России альтернативную коммунистической мировоззренческую базу развития. В трактовке основателей евразийства Россия сложилась из «арийско-славянской культуры, тюркского кочевничества и православной традиции» и благодаря монголо-татарскому влиянию «обрела свою геополитическую самостоятельность и сохранила духовную независимость от агрессивного романо-германского мира». То есть русско-тюркский и православно-исламский союз, оформленный под знаменем «Евразии», противопоставлялся «агрессивной католической и протестантской Европе».

В дальнейшем, став новым идеологом евразийства, А. Дугин в своих статьях и книгах поет дифирамбы Чингисхану, принесшему русским «свободу от ярма Запада» и передавшему им «основы государственного аппарата» для управления Евразией, а также превозносит завоевателя Тимура, «воспроизводившего изначальный чингисхановский импульс в мусульманском контексте». По Дугину, «Москва <…> усвоила понимание евразийского материка как единого пространства, подлежащего универсальной унификации на особых сакральных принципах, сопряженных с этикой Великого Турана». И вся история России, начиная с Московского Царства, «демонстрирует нам разнообразные версии Руси Монгольской, чингисханов-ской». («Мы, русские, дети Чингисхана, наравне с татарами, тюрками, монголами».)

Таким образом, под флагом неоевразийства Дугин пытался представить новую модель дальнейшего развития России, альтернативную коммунистической и либеральной. И эта позиция, основанная на критике современного Запада, дала ему возможность развивать отношения с европейскими «новыми правыми», у которых Дугин на самом деле заимствовал большую часть своих идей.