Стрелок

И действительно, ударивший по османской пехоте свинцовый ливень прошелся по ее рядам, будто серп по стеблям спелой пшеницы. Аскеры падали один за другим, устилая своими телами каменистую землю, но продолжали двигаться вперед. К одинокой митральезе тут же присоединились залпы нежинцев и болховцев, и скоро русские позиции стали покрываться клубами порохового дыма. Будищев же, не дожидаясь, пока митральезу перезарядят, перешел к другой и принялся наводить ее. Закончив с установкой прицела, он вдруг вызверился на штатных наводчиков:

– Эй вы, олухи царя небесного, я что, один воевать должен?

На этот раз по наступающим врагам ударили сразу две картечницы, и под их огнем турки сначала остановились, а потом подались назад. В этот момент к всеобщему веселью присоединились пушки, и среди османов начали рваться снаряды. Это для османов оказалось уже чересчур, и они, сообразив, что противник куда сильнее, чем они рассчитывали, бросились отходить к Констанце. Увидев, что те отступают, русская кавалерия снова заняла места в седлах и начала преследование.

– Спасибо, братец, – с чувством поблагодарил все еще стоящего у картечницы Будищева Самойлович, – век не забуду!

– Рад стараться, ваше благородие, – вытянулся в ответ унтер и, хитро усмехнувшись, добавил: – Спасибо многовато, а вот рублей десять было бы в самый раз!

– А по сопатке? – беззлобно усмехнулся в ответ прапорщик, уже привыкший к его шуткам.

– Вот так всегда, – сокрушенно вздохнул Дмитрий под смешки артиллеристов, – как в бой – так братец, как из боя – так по сопатке!

В этот момент прискакал адъютант Тинькова и, не спешиваясь, прокричал:

– Полковник выражает артиллеристам свое полнейшее удовольствие!

– Рады стараться! – нестройно откликнулись неготовые к похвале солдаты, но посланец, не слушая их, уже развернулся и поскакал назад.

Все это время Вельбицкий с интересом наблюдал за происходящим, не делая, однако, попытки вмешиваться. Но после похвалы полковника он неожиданно вытащил из-за пазухи бумажник и, вынув из него трехрублевый билет, протянул его Дмитрию.

– Красненькую многовато, однако стреляешь ты и впрямь отменно, так что не побрезгуй – прими!

– Покорнейше благодарим, ваше благородие! – строго по уставу отвечал тот ему и что-то негромко добавил, отчего жандарм искренне рассмеялся.

Когда унтер ушел, изнывающий от любопытства прапорщик тихонько спросил у штабс-капитана:

– Прошу прощения за таковую неделикатность, но… что он вам сказал, когда вы дали ему денег?

Вельбицкий на мгновение принял официальный вид и строго посмотрел на Самойловича, будто тот предложил ему нечто неприличное. Но затем ухмыльнулся и доверительно прошептал:

– Этот стервец сказал, что его высокоблагородие господин полковник в таком возрасте, что за полнейшее удовольствие следует никак не менее четвертного! Каково?

Услышав ответ, Самойлович так расхохотался, что едва не свалился с лошади, а Вельбицкий с удовольствием к нему присоединился.

Бой, однако, был еще не закончен. Турецкая пехота, несмотря ни на что, отходила в полном порядке, ожесточенно огрызаясь на попытки русской кавалерии атаковать ее. Артиллерия же, рискуя попасть по своим, более не могла оказывать казакам и гусарам поддержки. Поэтому Тиньков, оставив с пушками и картечницами команду подпоручика Линдфорса, с остальными ротами перешел Соленик вброд и продолжил наступление.

– Ну, что вы так долго? – крикнул Будищеву стоящий на берегу Самойлович.

– Быстро только кошки родят, – пробурчал тот в ответ, ощупывая длинной палкой дно.

– Не слышу!

– Кажется, есть, – выдохнул тот и устало побрел к берегу.

– Пройдут пушки?

– Должны.

– Замерз?

– Да как бы не май месяц!

– Налил бы тебе водки, чтобы согреться, но, увы, нету!

В ответ на это Дмитрий только покачал головой и, отцепив от пояса жестяную флягу, сделал изрядный глоток. В воздухе отчетливо запахло спиртом, а унтер демонстративно закрутил крышку и вернул фляжку на место.

– Вам, вашбродь, не предлагаю, вы за рулем.

– Что?! – выпучил глаза Самойлович.

– Верхом, говорю, – поправился Будищев. – Лошади отчего-то страшно не любят запах ракии. Будет жаль, если ваша брыкаться начнет.

– С чего это она брыкаться начнет? – удивился прапорщик, но вдруг его обычно смирный конь потянулся к унтеру, как будто пытаясь укусить.

– Вот видите, – невозмутимо заявил тот, немедленно отскочив. – Так хватанула бы, зараза!

Самойлович в ответ только посмеялся и, легонько поведя поводьями, отъехал к готовым к движению упряжкам картечниц.

– Трогай!

Повинуясь его приказу, ездовые хлестнули лошадей и начали переправу. Животные не особо охотно пошли в холодную воду, однако одни солдаты тянули их за поводья, другие подталкивали митральезы и зарядные ящики, так что скоро взвод Самойловича оказался на другой стороне. Затем наступила очередь пушек, и вслед за митральезами через Соленик двинулись упряжки четырехфунтовок. Они были куда тяжелее, но тем не менее общими усилиями и их удалось перетащить через водную преграду, после чего можно было двигаться дальше.

– Ну что, разложили костер? – спросил у солдат, замерзший и злой как черт Будищев.