Стрелок выпрямился в полный рост, пошатываясь как пьяный. Бледный, как призрак. Глаза громадные, залитые слезами. Рубаха вся в белой пыли — последнего отчаянного броска. Он вдруг осознал, что теперь всегда будет бежать убийства, вот только не убежит. Что впереди его ждет дальнейшая деградация духа, что он будет падать все ниже, так что содеянное теперь покажется бесконечно малым, совсем незначительным, и все же он будет бежать от этого по коридорам домов и по улицам городов, из постели в постель. Он будет бежать от лица мальчугана. Будет пытаться похоронить саму память о нем в неуемном разврате, под юбками сотен и сотен девиц и даже под обломками разрушений еще более страшных, лишь для того, чтобы, вступив в последний чертог, узреть, как парнишка глядит на него через пламя свечи. Он стал мальчиком. Мальчик стал им. Он превратился в оборотня — и по собственной воле. Только вот обращаться ему не в волка, а в хладнокровного убийцу, и отныне в самых сокровенных глубинах снов будет он превращаться в парнишку и говорить на странных языках.
Вот это — смерть? Да? Да?
Пошатываясь на ходу, он неспешно спустился по каменистому склону, направляясь туда, где ждал его человек в черном. Здесь, под солнцем здравого мира, рельсы истлели и раскрошились совсем, как будто и не было их вовсе.
Человек в черном, смеясь, откинул за спину капюшон.
— Вот, значит, как! — крикнул он. — Не конец, а конец только первой фазы?! Ты делаешь успехи, стрелок! И большие успехи! Как же я восхищаюсь тобой, кто бы знал!
Стрелок со слепящей скоростью выхватил револьверы и расстрелял все патроны. Двенадцать выстрелов подряд. Вспышки от них затмили само солнце, грохот отскочил оглушительным эхом от каменистых откосов у них за спиною.
— Ну-ну, — рассмеялся человек в черном. — Ну-ну. Мы с тобой вместе — великая магия. Ты и я. И когда ты пытаешься пристрелить меня, ты стреляешь в себя, вот почему ты никогда меня не убьешь.
Он попятился, глядя с улыбкою на стрелка:
— Пойдем. Пойдем. Пойдем.
Стрелок, запинаясь на каждом шагу, двинулся следом за ним. Туда, где они наконец смогут поговорить.
СТРЕЛОК И ЧЕЛОВЕК В ЧЕРНОМ
Человек в черном привел его для разговора к древнему месту свершения казней. Стрелок узнал его тотчас же: лобное место, Голгофа — гора истлевающих черепов. И выбеленные черепа украдкой косились на них отовсюду: буйволы, койоты, олени и зайцы. Вот — алебастровый ксилофон, скелетик курочки фазана, убитой во время кормежки; вот — тонкие кости крота, быть может, забавы ради загрызенного дикой собакой.
Голгофа. Чашеобразная впадина в пологом отроге горы. Ниже по склону на высотах доступных стрелок разглядел деревья: карликовые ели и юкка коротколистная, древо Иисуса. Небо над головою нежного голубого цвета. Такого неба стрелок не видел уже целый год. В воздухе веяло что-то расплывчато неуловимое, говорящее о близости моря.
И, разумеется, в каждом черепе, в каждой пустой глазнице видел он лицо мальчика.
Человек в черном сидел на бревне какого-то древнего дерева. Его сапоги поблекли от белой пыли и костяной муки, усыпавшей это угрюмое место. Он снова надел капюшон, но теперь стрелку были ясно видны квадратный его подбородок и тени под нижней челюстью.
Затененные губы искривились в улыбке:
— Собери дров, стрелок. По эту сторону гор климат мягкий, но на такой высоте холод может еще ткнуть ножом в пузо. К тому же, мы с тобой сейчас — во владениях смерти, а?
— Я убью тебя, — сказал стрелок.
— Нет, не убьешь. Не сможешь. Но зато можешь собрать дрова, дабы почтить память вашего Исаака.
Стрелок не понял намека, но без единого слова пошел собирать дрова, точно какой-нибудь поваренок на побегушках. Набрал он негусто. Бес-трава на этой стороне не росла, а древнее дерево стало настолько твердым, что уже не будет гореть: оно превратилось в камень. Наконец он вернулся с охапкою дров, весь в белой пыли от рассыпающихся костей, словно его хорошо поваляли в муке. Солнце уже опустилось за верхушки деревьев, и глядело теперь на них с тоскующим равнодушием, наливаясь алым свечением, сквозь черные искалеченные ветви.
— Замечательно, — вымолвил человек в черном. — Какой же ты исключительный человек! Редкий, я бы даже сказал, человек! Такой правильный! Я пред тобой преклоняюсь. — Он хохотнул, и стрелок со злости швырнул дрова ему под ноги. Они с грохотом ударились о землю, подняв облако костяной пыли.
Человек в черном даже не вздрогнул. Невозмутимо занялся он раскладкою дров под костер. Как зачарованный стрелок смотрел, как новая идеограмма обретает форму. В конце концов костер стал похож на двойную дымовую трубу высотою чуть больше двух футов. Человек в черном поднял руку к небу, встряхнул ею, откинув широкий рукав с тонкой красивой кисти, потом рывком опустил ее, выставив мизинец и указательный палец «рожками» в древнем знаке, оберегающем от дурного глаза. Сверкнула вспышка синего пламени. Костер разгорелся.