Стрелок-4 (СИ)

— Что? Ты освободил Гесю? — подскочил Алексей, после чего схватил руку Дмитрия и принялся с благодарностью трясти ее. — Я знал, я верил, что ты в глубине души благородный человек и не оставишь ее!

— Ага, — сладко зевнул приятель. — Где-то очень глубоко.

На похороны Семки собралась такая огромная толпа народа, что в церкви на всех не хватило места и панихиду пришлось служить снаружи. Казалось, будто пришли люди не только с их слободки, но со всего рабочего Петербурга. Одни желали выразить сочувствие семье погибшего, другим было любопытно взглянуть на жертву покушения. Третьи, узнав, что похороны и поминки оплатит Будищев, просто хотели выпить и закусить на дармовщинку.

Каким образом погиб мальчик никто точно не знал, а потому слухи в толпе ходили самые дикие. Дошло даже до того, что Семен будто бы оттолкнул террориста в сторону и тем самым спас царя-батюшку, за что его семье теперь будет большая награда. Вспоминая при этом отведшего руку злодея Осипа Комисарова [2], получившего за свой подвиг потомственное дворянство и имение, досужие сплетники теперь гадали, что получит семья героя.

— Сказывают, что братьев и сестер его примут на казенный кошт в гимназии, а родителям пенсион назначат.

— И много ли пожалуют?

— Не менее как по тыще!

— Куда столько!

— Тише вы, сороки, — осуждающе нахмурился сутулый мастеровой. — Люди сына потеряли, а вам развлечение!

— А мы что, мы ничего…

— Жаль парня, — шептали в другом месте. — Ни за что погиб!

— Как это ни за что, а государь?

— Да и тьфу бы на него…

Последние слова едва не вышли говорившему боком, поскольку большинство присутствующих еще совсем недавно числились в крепостных и царя, освободившего их, чтили. Прочим просто претило убийство как таковое, хотя, конечно, хватало и равнодушных.

Будищев в форме стоял у гроба, машинально прислушиваясь к словам священника и крестясь в положенных местах. Получивший щедрое пожертвование от Лиховцева батюшка подошел к своим обязанностям со всей ответственностью и читал стихиры не невнятной скороговоркой, а плавно растягивая слова хорошо поставленным баритоном. Рядом с Дмитрием жалась заплаканная Стеша в черном платке, чуть поодаль Лиховцев с Шматовым.

Семья Семена располагалась напротив. Почерневшая от горя мать с трудом стояла на ногах, опираясь на руку мужа. Тот — худой и жилистый мужик с обильной проседью в редкой бороденке, стоял прямо как воткнутая в землю жердь, таращась вперед бессмысленными глазами. Дмитрий слышал, что он был не дурак выпить, частенько уходил из семьи, а вернувшись, поколачивал жену и детей. Особенно доставалось старшему и возможно, поэтому Семка не любил отца и никогда не упоминал его в разговорах. Три младшие дочери потеряно жались к подолу обезумевшей матери, и оттого картина выглядела еще более безысходной.

Все присутствующие хорошо понимали, что безвременная гибель Семки поставила крест на его родных. На пьющего главу семейства надежды не было никакой, а одна мать поставить на ноги девочек и обеспечить их приданым не сможет. И если правительство или какие-нибудь благотворители не окажут им помощь, судьба потерявших единственного реального кормильца будет незавидна.

— Семка каждую копеечку откладывал, чтобы своим помочь, — рассказывала Стеша, пока они добирались до слободки. — Радовался, что зарабатывать хорошо стал… Обновы всем справил.

— Прощайтесь, — разрешил священник, после возглашения «вечной памяти».

Снова завыла мать, а вслед за ней дочери, Степанида и все присутствующие женского пола. Под их плачь, Дмитрий на негнущихся ногах подошел к гробу и, в последний раз взглянув на своего ученика, подумал: — «Прости парень, не сделал я из тебя гальванера. Не успел». Поцеловав Семена в холодный лоб, он отошел в сторону.

Затем застучали молотки, и дощатая крышка навсегда скрыла мальчишку от солнца. «Могли бы гроб, и оббить», — успел с досадой подумать Будищев. Впрочем, в глазах собравшихся это выглядело бы непростительным расточительством.

Оставалось немного. Кинуть горсть земли, дождаться пока закопают и можно уходить. Не потому, что офицеру невместно сидеть на поминках вместе с простонародьем. Нет. Дел еще много… Надо было только подойти к родным и что-то сказать им, но на ум лезли только сухие и казенные слова.

— Примите мои соболезнования, — сказал он. — Обещаю, что пока жив не оставлю вас с детьми своей помощью….

— Не оставьте, ваше благородие, — отвечал отец Семена, распространяя вокруг себя аромат перегара. — Только вашим…

— Помощи?! — перебила его мать, вперив в Будищева полный муки взгляд. — Да будь ты проклят, Митька! Это ведь через тебя все случилось! Это ведь ты, проклятый, его с пути сбил…

— Что вы такое говорите, тетка Агафья! — попыталась остановить ее Степанида, но не тут-то было.

— И ты здесь! — вызверилась на нее обезумевшая от горя женщина. — Оба вы виноваты в том, что он теперь в земле! Будьте вы прокляты! Ненавижу!

— Уймись! — строго сказал священник, но силы уже покинули несчастную, и она со стоном опустилась на землю.