Стрелок

– Но кто он – Нечистый? – выкрикнула она, хотя внутри оставалась спокойной. Стрелок чувствовал это спокойствие, ее властный самоконтроль, ее господство над истеричной толпой. Он вдруг подумал с ужасом и непоколебимой уверенностью: человек, назвавшийся Уолтером, оставил след в ее чреве – демона. Она одержимая. И вновь накатила жаркая волна вожделения – сквозь страх. Как будто и это была ловушка. Как слово, которое Уолтер оставил для Элис.

Мужчина, сжимавший руками голову, слепо рванулся вперед.

– Гореть мне в аду! – закричал он, повернувшись к проповеднице. Его исказившееся лицо дергалось, как будто под кожей его извивались змеи. – Я творил блуд! Играл в карты! Я нюхал травку! Я грешил! Я… – Его голос взметнулся ввысь, обернувшись пугающим истеричным воем, в котором утонули слова. Он сжимал свою голову, как будто боялся, что она сейчас лопнет, точно перезрелая дыня.

Паства умолкла, как по команде, замерев в полупорнографических позах своего благочестивого исступления.

Сильвия Питтстон спустилась с кафедры и прикоснулась к его голове. Вопли мужчины затихли, едва ее пальцы – бледные сильные пальцы, чистые, ласковые – зарылись ему в волосы. Он тупо уставился на нее.

– Кто был с тобой во грехе? – спросила она, глядя ему прямо в глаза. В ее глазах, нежных, глубоких, холодных, можно было утонуть.

– Не… Нечистый.

– Имя которому?

– Сатана. – Сдавленный тягучий всхлип.

– Готов ты отречься?

С жаром:

– Да! Да! О Иисус Спаситель!

Она подняла его голову; он смотрел на нее пустым сияющим взором фанатика.

– Если сейчас он войдет в эту дверь… – она ткнула пальцем в полумрак притвора, где стоял стрелок, – готов ты бросить слова отречения ему в лицо?

– Клянусь именем матери!

– Ты веруешь в вечную любовь Иисуса?

Он разрыдался.

– Палку мне в задницу, если не верю…

– Он прощает тебе это, Джонсон.

– Хвала Господу, – выдавил Джонсон сквозь слезы.

– Я знаю, что Он прощает тебя, как знаю и то, что упорствующих во грехе изгоняет Он из чертогов своих в место пылающей тьмы за пределами Крайнего мира.

– Хвала Господу, – торжественно взвыла паства.

– Как знаю и то, что этот Нечистый, этот Сатана, Повелитель мух и ползучих гадов, будет низвергнут и сокрушен… Если ты, Джонсон, узришь его, ты раздавишь его?

– Да, и хвала Господу! – Джонсон плакал. – Раздавлю гада двумя ногами!

– Если вы, братья и сестры, узрите его, вы его одолеете?

– Дa-a-a-a…

– Если завтра он встретится вам на улице?

– Хвала Господу…

Стрелку стало не по себе. Отступив к дверям, он вышел на улицу и направился обратно в город. В воздухе явственно ощущался запах пустыни. Уже скоро он снова отправится в путь.

Уже совсем скоро.

Но не теперь.

XIII

Снова в постели.

– Она не примет тебя, – сказала Элли, и ее голос звучал испуганно. – Она вообще никого не принимает. Только по воскресеньям выходит, чтобы до смерти всех напугать.

– И давно она здесь?

– Лет двенадцать. А может, два года. Странные вещи творятся со временем. Да ты и сам знаешь. Давай лучше не будем о ней говорить.

– Откуда она пришла? С какой стороны?

– Я не знаю.

Лжет.

– Элли?

– Я не знаю!

– Элли?

– Ну хорошо! Хорошо! Она пришла от поселенцев! Из пустыни!

– Я так и думал. – Он немного расслабился. Иными словами, с юго-востока. Оттуда, куда направляется он. По невидимой дороге, что иногда отражается в небе. Он почему-то не сомневался, что проповедница пришла не от поселенцев и даже не от пустыни. Она пришла из какого-то места, которое там, за пустыней. Но как? Путь-то явно не близкий. Может быть, на какой-нибудь древней машине? Из тех, что еще работают? Может, на поезде? – А где она живет?

Элли понизила голос:

– Если я скажу, мы займемся любовью?

– Мы в любом случае займемся любовью. Но мне надо знать.

Она вздохнула. Ветхий, иссохший звук – словно шелест пожелтевших страниц.

– У нее дом на пригорке за церковью. Такая хибарка. Когда-то… когда-то там жил священник, настоящий священник. Пока не покинул нас. Ну что? Теперь ты доволен?

– Нет. Еще нет.

И он навалился на нее.

XIV

Стрелок знал, что это последний день.

Небо, уродливое, багровое, как свежий синяк, окрасилось зловещим отблеском первых лучей зари. Элли ходила по комнате, как неприкаянный призрак. Зажигала лампы, приглядывала за кукурузными лепешками, скворчащими на сковороде. После того как она рассказала стрелку все, что ему было нужно узнать, он отлюбил ее с утроенным усердием. Она почувствовала приближение конца и дала ему больше, чем давала кому-либо прежде. Она отдавалась ему с безысходным отчаянием, словно пытаясь предотвратить наступление рассвета; с неуемной энергией шестнадцатилетней. А утром она была бледной. В преддверии очередной менопаузы.

Молча она подала ему завтрак. Он ел быстро, глотал, почти не жуя, и запивал каждый кусок обжигающим кофе. Элли встала у двери и невидящим взором уставилась в утренний свет, на безмолвные легионы медлительных облаков.

– Сегодня, кажется, будет пыльная буря.

– Неудивительно.