Стрелок

Они отошли подальше от виселицы и, усевшись на землю, стали ждать. Где-то через час начали собираться первые зрители, большинство – целыми семьями. Они съезжались на разваливающихся повозках и везли с собой еду: корзины с холодными блинами, начиненными джемом из диких ягод. В животе у Роланда заурчало от голода, и он снова спросил себя: где тут достоинство, где благородство? Он даже подумал, что, может, достоинство и благородство – это очередная ложь, выдуманная взрослыми. Или это такие сокровища, до которых так просто не доберешься? Ему казалось, что даже в том, как Хакс бродил по чадящей кухне в своем перепачканном белом костюме и орал на поварят, и то было больше достоинства. Роланд сжал в кулаке щепку, которую отломил от ограждения на помосте. Рядом с ним на траве лежал Катберт с деланно безразличным лицом.

XII

В конце концов все оказалось не так уж и страшно, и Роланд был этому рад. Хакса привезли на открытой повозке, но узнать его можно было лишь по неохватному туловищу: ему завязали глаза черной широкой тряпкой, которая закрывала почти все лицо. Кое-кто начал швыряться в него камнями, но большинство зрителей даже не оторвались от своих завтраков.

Какой-то стрелок, которого мальчик не знал (он еще порадовался про себя, что не отец вытащил черный камень), помог толстому повару подняться на эшафот, осторожно ведя его под руку. Двое стражников из Дозора заранее прошли вперед и встали по обеим сторонам от люка. Хакс и стрелок взобрались на помост, стрелок перекинул веревку с петлей через перекладину, надел петлю Хаксу на шею и затянул ее так, чтобы узел оказался точно под левым ухом. Птицы улетели, но Роланд знал, что они выжидают и скоро вернутся.

– Не желаешь покаяться? – спросил стрелок.

– Мне не в чем каяться. – Слова Хакса прозвучали на удивление отчетливо, а в его голосе явственно слышалось какое-то странное достоинство, несмотря на то что его заглушала та черная тряпка, закрывавшая рот. Ткань легонько колыхалась под тихим ветерком, который только что поднялся. – Я не забыл лица своего отца, оно всегда было со мной.

Роланд внимательно пригляделся к толпе, и то, что он там увидел, его встревожило. Что это – сострадание? Может быть, восхищение? Надо будет спросить у отца. Если предателей называют героями («Или героев – предателями», – мрачно подумал Роланд), значит, пришли темные времена. Воистину темные времена. Жаль, что ему не хватает пока разумения разобраться во всем как следует. Он подумал про Корта и про хлеб, который он дал им с Катбертом. Теперь мальчик испытывал к своему наставнику искреннее презрение. Близок день, когда Корт будет служить ему. Может быть, только ему, а Катберту – нет. Может быть, Катберт согнется под непрерывным градом нападок Корта и останется конюхом или пажом (или еще того хуже – станет надушенным и напомаженным дипломатом, который слоняется по приемным и вместе с впавшими в маразм престарелыми королями и принцами тупо пялится в псевдомагические хрустальные шары). Катберт – да, может быть. Но он, Роланд, – нет. Он это знал. Он создан для безбрежных просторов и дальних странствий. Уже потом, вспоминая об этом в своем одиночестве, Роланд сам диву давался, что такая судьба когда-то казалась ему заманчивой.

– Роланд?

– Да тут я, тут. – Он взял Катберта за руку, и их пальцы сцепились намертво.

– Виновный в злоумышлениях на убийство и в подстрекательстве к мятежу, – громко проговорил стрелок на эшафоте, – ты отвернулся от света, и я, Чарльз, сын Чарльза, отправляю тебя во тьму, на веки вечные.

Ропот прошел по толпе, кое-где даже послышались возмущенные крики.

– Я никогда…

– Свои басни будешь рассказывать там, гнусный червь. В мире загробном, – сказал Чарльз, сын Чарльза, и нажал на рычаг.

Крышка люка упала. Хакс ухнул вниз. Он все еще пытался что-то сказать. Роланд это запомнил. На всю жизнь. Повар умер, все еще пытаясь что-то сказать. Напоследок. Где, интересно, закончит он фразу, начатую на земле? Его слова заглушил явственный хруст – такой звук издает сухое полено в очаге зимней холодной ночью.

Но все было не так уж и страшно. Ноги повара дернулись и разошлись буквой V. Толпа испустила удовлетворенный вздох. Стражники из Дозора, что все время казни стояли по стойке «смирно», теперь расслабились и с равнодушным видом принялись наводить порядок. Стрелок медленно спустился с помоста, вскочил в седло и поскакал прочь, бесцеремонно прокладывая себе путь прямо сквозь толпу жующих свои блины зевак. Некоторым особо медлительным даже досталось кнутом. Остальные в панике разбежались, освобождая дорогу.

Когда все закончилось, люди тут же принялись расходиться. Толпа рассосалась быстро, и где-то минут через сорок ребята остались одни на невысоком пригорке, который они избрали своим наблюдательным пунктом. Птицы уже возвращались, чтобы рассмотреть новое подношение. Одна по-приятельски уселась на плече Хакса и принялась теребить клювом блестящее колечко, которое повар всегда носил в правом ухе.

– Он совсем на себя не похож, совсем, – сказал Катберт.