Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли

– Бутер? – нахмурилась женщина в красной армейской форме, и внезапно стрелок заглянул в мозг узника. Сандвич… слово прозвучало словно издалека, тихо, как шорох в поднесенной к уху раковине.

– Сандвич хотя бы.

Женщина в форме как будто задумалась.

– Ну… у нас есть рыба, тунец…

– Было бы замечательно, – обрадовался стрелок, хотя в жизни не слышал о танцующей рыбе. Ну ладно, нищие не выбирают.

– Что-то вы бледный, – сказала женщина в форме. – Вы, наверное, плохо переносите полеты?

– Да нет, это просто от голода.

Она одарила его профессиональной улыбкой.

– Сейчас что-нибудь вам сварганим.

– Сварганим? – изумленно переспросил стрелок. В его мире слово «сварганить» означало на сленге «изнасиловать женщину». Ну да ладно. Сейчас принесут поесть. Роланд даже не знал, сможет ли он перенести сандвич с танцующей рыбой обратно на берег, где лежало сейчас его тело, которому так нужна была пища… Но все по порядку, одно за другим.

Сварганить, подумал стрелок и тряхнул головой Эдди Дина, как будто не веря.

А потом отступил опять.

6

«Это все нервы, – уверил его великий оракул и выдающийся наркоман. – Непременный спутник постепенной завязки, младший братишка».

Но если это действительно нервы, тогда откуда эта странная сонливость – странная потому, что он сейчас должен быть взвинчен, испытывать зуд, ерзать, изнывая от желания почесаться, в преддверии настоящей ломки; даже если бы он сейчас не «остывал», как сказал бы Генри, то хотя бы тот факт, что ему предстоит протащить через таможню Соединенных Штатов два фунта рассыпухи – деяние, карающееся заключением на срок не менее десятки в федеральной тюрьме, – казалось бы, должен был прогнать всякий сон, плюс еще эта временная отключка сознания.

Однако же спать хотелось.

Он отхлебнул еще джина и закрыл глаза.

С чего бы ты отрубился?

Хотя этого вовсе и не было, если бы что-то подобное произошло, она бы уже давно побежала за аптечкой первой помощи.

Значит, не отрубился, не провалился во мрак, а на секунду попал в пробел в сплошной линии бытия. Все равно дело плохо. Раньше такого не наблюдалось. Прибалдевал – это да, но никогда еще не оказывался в полной пустоте.

И с правой рукой что-то явно не то: ноет, как будто по ней стукнули молотком.

Он согнул ее, не открывая глаз. Никакой боли. Никакой дрожи. Никаких голубых глаз снайпера. А что до провалов в сознании, так они вызваны всего лишь мучительной комбинацией постепенной завязки и того мерзкого состояния, которое великий оракул и выдающийся – ну, вы понимаете кто – назвал бы хандрой контрабандиста.

«Но я, кажется, все равно засну. Это ты как объяснишь?»

Словно вырвавшийся из рук воздушный шарик, к нему подплыло лицо Генри. «Не волнуйся, – сказал ему Генри. – С тобой все будет в порядке, братишка. Отсюда ты полетишь в Нассау, снимешь номер в «Аквинасе», а в пятницу вечером к тебе придет человек. Из приличных парней. Он все устроит, оставит тебе зелья. На уик-энд тебе хватит. В воскресенье вечером он принесет кокс, а ты отдашь ему ключ от депозитного сейфа. В понедельник утром ты исполнишь все, что сказал Балазар. Этот парень тебе поможет; он знает, как это делается. В понедельник днем ты вылетишь, с невинным видом минуешь таможню, а уже вечером мы с тобой будем уплетать бифштекс в «Игристом». Делов-то всего ничего, вот увидишь, братишка. Пустячок. Разговору больше».

Но на самом деле тут пахло жареным.