Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли

– Это вовсе не обязательно.

– Подойти лучше поближе. Если мы собираемся поговорить, то давай поговорим нормально. Каждый раз, когда, обращаясь к тебе, я пытаюсь перекричать шум волн, у меня еще пуще горло дерет. Впрочем, теперь у меня все время его дерет.

– А почему, бабушка, у тебя такие большие глаза? – сказал Эдди, не сдвинувшись с места.

– Ты о чем, черт побери, говоришь?

– Это из одной сказки. – Эдди немного спустился по склону. Ярда на четыре, не больше. – И ты, кажется, веришь в сказки, если ты думаешь, что у тебя получится убедить меня подойти достаточно близко к твоей коляске.

– Для чего достаточно? Я тебя не понимаю, – сказал Роланд, хотя все понимал прекрасно.

Почти в ста пятидесяти ярдах над ними и, наверное, в целой четверти мили к востоку за этой перебранкой внимательно наблюдали черные глаза – глаза очень умные, но лишенные человеческого сострадания. О чем шел разговор, разобрать было никак не возможно: из-за волн, ветра и глухих ударов воды в стену подводного грота ничего не было слышно, – но Детте и не было в том нужды, она и так знала, о чем они говорят. Не нужен был и бинокль, чтобы разглядеть, что Воистину Гнусный Мужик стал теперь Очень Больным Мужиком, и если Гнусный Мужик был бы не прочь задержаться здесь на денек-другой, а то и на недельку, чтобы помучить безногую негритянку – судя по всему, в этом унылом местечке других развлечений не ожидалось, – то Больной Мужик хотел лишь одного: поскорее унести свою жопу подальше от этого места. Просто войти в эту волшебную дверь и свинтить отсюда. Раньше он ничего такого не делал. Раньше он вообще никуда не влезал, только ей в голову. Ей до сих пор не хотелось думать о том, как это было, как легко он сводил на нет все отчаянные ее попытки вытолкнуть его вон, чтобы стать снова себе хозяйкой. Это было так жутко. Ужасно. Но самое мерзкое то, что она ничего не могла понять. Почему она так испугалась? По какой причине? Она испугалась не самого вторжения, но чего-то еще. Она знала, что смогла бы понять, стоило лишь повнимательнее покопаться в себе, но именно этого ей не хотелось. Такое самокопание могло бы ее увести черт знает куда, в место типа того, которого так боялись древние моряки, – к самому краю света, отмеченному на картах зловещей надписью: ЗДЕСЬ ЗМЕИ. Самым пугающим во вторжении Гнусного Мужика было чувство узнавания, которым вторжение это сопровождалось, как будто подобное с ней случалось и раньше – и не один раз, а много. Однако, и перепугавшись, она не поддалась панике. Даже когда она с ним боролась, она не переставала наблюдать, и она помнила, что видела по ту сторону, когда Гнусный Мужик, двигая коляску ее же руками, катил ее к двери. Она видела тело Гнусного Мужика, лежащее на песке, и Эдди, который склонился над ним с ножом в руке.

Вот бы Эдди вонзил свой нож в глотку Гнусного Мужика! Почище было бы, чем свинью завалить! Куда как почище!

Он не вонзил, но она видела тело Гнусного Мужика. Оно дышало, хотя это было именно тело, труп, бесполезная вещь наподобие старого ненужного мешка, в который какой-нибудь недоумок напихал сорняков.

Возможно, что ум Детты был не чище крысиной задницы, но по быстроте и остроте мышления она явно превосходила Эдди. Гнусный Мужик там, похоже, уже изошел дерьмом. Совсем выдохся, птенчик. И он ведь знает, что я где-то здесь, и только и думает, как бы смыться, пока я не спустилась и не надрала ему задницу. Но дружок его еще полон сил и еще не натешился. Так и рвется подняться сюда за мной и продолжить свои измывательства, и ему наплевать, что там с Гнусным Мужиком. Ясное дело. Небось сейчас думает: «Этой безногой черномазой суке не тягаться со мной, таким большим и ловким парнем с неутомимым хером. Мне вовсе нет нужды за ней гоняться. Никуда не денется эта дырка. Влеплю ей разок-другой, а потом буду ставить ее, как захочу!

Вот он чего думает, ну и ладненько, беложопый. Думаешь, что легко тебе будет взять Детту Уокер? Ну давай. Хочешь меня отодрать? Давай. Узнаешь тогда, какая я черномазая сука! Ужо узнаешь…