Они повернули направо, потом налево и снова налево. Джейк вообще ничего не видел, но зато все остальные чувства его обострились, и постепенно он начал смутно воспринимать окружающую обстановку. Приглушенный гул работающих станков в отдаленных тоннелях временами становился громче, потом затихал опять, когда каменные недра Лада снова смыкались над ними, поглощая все звуки. Лицо его периодически обдувало сквозняком. Иногда токи воздуха были прохладными, иногда – теплыми. Чавкающие по воде шаги отдавались гулким эхом в поперечных тоннелях, откуда, собственно, и долетали эти вонючие дуновения, а один раз Джейк едва не разбил себе голову о какую-то металлическую штуковину, свисавшую с потолка. Ощупав ее на ходу, мальчик решил, что это был, по всей видимости, здоровенный кран. После этого случая Джейк постоянно размахивал руками, чтобы избежать новых неожиданных столкновений с невидимыми в темноте предметами.
Гашер направлял его ударами по плечам, точно погонщик быка. Они продвигались достаточно быстро, но все-таки не бегом. Гашер постепенно восстановил дыхание. Сначала он что-то бубнил, а потом вдруг запел глуховатым, но неожиданно мелодичным тенором:
Гашер пропел еще пять-шесть куплетов в подобном духе, после чего умолк.
– А теперь ты мне чего-нибудь спой, красавчик.
– Я ничего не знаю, – выдохнул Джейк, очень надеясь, что Гашер подумает, будто он задыхается. Он не знал, к чему это приведет, к добру или к худу, но здесь, в темноте, годилось все, чтобы добиться любого, пусть самого мизерного, преимущества.
Гашер ткнул Джейка локтем в спину, причем сильно – мальчик едва не упал в грязную воду, лениво журчащую по дну тоннеля.
– Ты лучше что-нибудь вспомни, если, конечно, не хочешь, чтобы я выдрал позвонки из твоей нежной спинки. – Он помолчал и потом добавил еще: – Тут полно призраков, да. Они обитают внутри машин, мать их так. А пение держит их на расстоянии… отпугивает. Ты не знал? Давай пой!
Джейк лихорадочно соображал, не желая схлопотать очередную «ласковую трепку» Гашера. Порывшись в памяти, он извлек одну песенку, которую выучил в летнем лагере, когда ему было лет семь или восемь. Открыв рот, он затянул ее в темноте, вслушиваясь в свой голос, отражавшийся эхом от каменных стен и как будто скачущий среди плеска бегущей воды, стука капель и гула древних машин:
Гашер протянул руки, схватил Джейка за уши, как будто за ручки кастрюли, и рванул на себя, останавливая парнишку на месте.
– Там прямо по курсу яма, – сообщил он. – С таким, правда, голосом, как у тебя, было бы лучше для всех, если бы ты туда провалился ко всем чертям, но Тик-Так не одобрил бы этого, да. Так что пока живи. – Гашер отпустил уши Джейка, горящие как в огне, и вцепился в ворот его рубашки. – А теперь наклоняйся вперед, пока не нащупаешь лестницу с той стороны. И не вздумай поскользнуться, чтобы мы туда не грохнулись оба!
Джейк осторожно наклонился вперед, вытянув руки перед собой. При одной только мысли о том, что под ним открывается яма, которую он не видит, его охватил дикий ужас. Нащупав лестницу, он почувствовал, как поток теплого воздуха – чистого, свежего, только что не ароматного – обдувает его лицо. Далеко внизу теплился бледный розовый свет. Пальцы его прикоснулись к стальной перекладине и обхватили ее. Раны от укусов на левой руке открылись снова. Теплые струйки крови потекли по ладони.
– Нашел? – спросил Гашер.
– Да.