Стрелок (СИ)

Резко присел и нанёс правой рукой два резких и косых удара в пах. Здоровяк, скрючился в поклоне на подогнувшихся ногах, и схватился за своё сокровище, выдохнув:

— О. о…Шайзе….,- Зрачки его стали настолько большими, что почти поглотили радужку.

* * *

Резко встав, Мэтт с разворотом корпуса ударил локтём немца в место на челюсти, прикрытое мочкой уха. Обмякнув всем телом, моряк рухнул тряпичной куклой.

Пришедший в себя от удивления, его дружок попытался свалить Стрелка прямым ударом в челюсть. Мэтт мгновенно шагнул навстречу, уходя от удара, и врезал основанием ладони в центр подбородка. Противник упал навзничь, с хрустом ударившись головой об угол здания, дрыгнул пару раз ногой и затих.

Стрелок поднял саквояж и схватил за руку девчонку, — «Пошли».

Тут же у лежащих в грязном месиве, какие-то босяки стали выворачивать карманы, подхватили и потащили в сумрак переулка, чтобы там ободрать до исподнего и оставить за помойкой, где они и останутся лежать припорошенные заледеневшим снегом… Клиент за себя платит.

— Ты где живёшь? — Только сейчас толком рассмотрел девчонку… Да… личико видно дали на благотворительной ярмарке. Волосы как старая пакля и такого же цвета Господи, какое тусклое и потрёпанное создание… Изжёванная шляпка, вместо пальто на костлявых плечах драный платок, покрытый коростой смерзшегося снега, старенькая юбчонка.

Шли недолго кривыми улочками, подворотнями и проходными дворами. Пока шли, Мэтт разговорил онемевшую от происшедшего замурзыку. Оказалась — обычная история.

С фермы. Корова сдохла, задолжали банку и ферму отобрали, а тут ещё папа сунул руку в молотилку и приключился антонов огонь[8], и он помер. Мать с малыми уехала к тётке, а она в город. Работала служанкой, прислугой в баре… снимает комнату вместе с подружкой…. Заболела, потеряла работу. Осталась должна за комнату и доктору… Сейчас живёт одна, подружка уехала на три дня.

Серый покосившийся дом в шеренге таких же собратьев, глядящий слепыми грязными окнами на свой близнец по другую сторону. Бельё, обвисшее на верёвках от стены до стены напротив. То ли бельё, то ли драные серые тряпки….

Щелястая разбитая дверь в «парадное» меблированных комнат хрюкнула, пропуская двоих. Из привратницкой на тренькнувший колокольчик высунулась дородная молодуха в бордовом полосатом платье. Прошлась по Мэтту игривым взглядом. Вздохнула, колыхнувши бюстом, который готов был порвать корсет: «А…это ты, Дебби. Гляди и мужчинку привела, а я, было, думала, ты так и лодырничать будешь… Вот наконец занялась делом, привыкай. Из заработка не забудь заплатить».

По узкой скрипучей лестнице поднялись на четвёртый этаж под самую крышу. Кислая вонь тухлой капусты и прокисших объедков, смрад кошачьей мочи и плесени — жуткий запах нищеты… Промозглосырой холодный коридор, с отваливающимися обоями и шуршащими по ним здоровущими тараканами, освещённый тусклой лампой. С трудом открылся несмазанный замок. Узкая как щель комнатушка. Пара армейских складных ржавых кроватей с волосяными матрасиками толщиной в палец, заправленных солдатским вытертыми одеялами, тощие сиротские подушки. Жестяной таз и кувшин под хромоногим столом, стул раскорякой. Стрелок подошёл к окну, отщёлкнул запор и поднял раму вверх. Прекрасный вид — глухая кирпичная стена в трёх ярдах и пожарная лестница справа на расстоянии вытянутой руки. Подвигал створкой вверх-вниз, определяя, как она открывается.

Задвинул дверной засов. Чиркнул спичкой и зажёг газовый рожок светильника.

— Так теплее будет… Давай раздевайся.

Девчонка прижалась спиной к стене, вдавливая костистые лопатки: «Нет!!!». Мокрые чулки, влажная юбка, стоящая колом. Из развалившихся башмаков успела натечь лужа.

— Раздевайся… Думаешь я хочу взять свою плату за твоё спасение? Ты как женщина мне не нужна… Мокрая хоть выжимай. Заболеешь пневмонией и сдохнешь.

Вытащил из саквояжа тёплую рубаху, вязаные шерстяные носки, подштанники.

— Успокойся дурёха — не трону. Переодевайся. Я отвернусь. Тощая ты какая, как стиральная доска…Есть хочешь?…В одеяло завернись.

Достал бекон, хлеб, прочую снедь. Ножом, больше похожим на тесак, напластовал широкие ломти. Налил, в снятые с полки щербатые чайные чашки, бренди.

— Пей, согрейся, — Подвинул яблоки, шоколад, — Как ты думаешь выкручиваться дальше?

— Хозяйка…Она добрая. Сказала, что устроила меня посудомойкой на китобойное судно. Говорит — многие девушки там обрели своё счастье, — выпила всё, что было в её чашке и тут же стала жадно есть.

— Куда?! Ага, посудомойкой… Будешь лежать голая на циновке где-нибудь в Магрибе, раздвигая ноги на каждый скрип двери. В дешёвый бордель она тебя продала, и ты не первая…

— Ка-а-ак…в бордель? — промычала, едва разлепив набитый рот.

— Молча.

— А Магриб это где? Я…я — честная девушка…Я не хочу…

— Магриб — это рядом с Египтом. Пару раз из тебя все желанья повыбивают, и станешь дешёвой потаскушкой. Хочешь?

— Нет!!!

— Тогда делай, что я скажу и не удивляйся ничему и не спрашивай… Твоя хозяйка — это та потаскушка, что встретилась внизу? Живёт одна?

— Да…

— Э… э… В обморок не заваливайся. Всё будет хорошо.