Стрельцы у трона

   -- И никого ставить не надобно. Земля потерпит, пока свой у тебя, государя нашево, наследник будет. А народу ж всево не втолкуешь. Скажут: "Молодшего перед старшим нарекают. Дело неспроста". И смута, гляди, настанет сызнова. Мало ль и бояр, и воевод, и люду черного, и стрельцов, кои... уж надо прямо сказать... Многим нелюбы Нарышкины. Вон сам давно ль ты Ивана Кириллыча от очей своих в опалу удалил, что озорной да горденя он... И немало недругов у них... Земли всей не пожалеют, твоей воли не послушают, смуту заведут. Помяни мое слово... Не нарекай пока царевича. Может, оно посля помаленьку и сладится. А то... храни, Господь, и малолетнему царевичу станут зла желать. Не так, как на меня он челом тебе бил, государю... А младенцу много ли надо...

   Побледнел даже Федор. Он понял, что Языков прав, хотя трудно разгадать: оберегая Петра говорит так боярин или просто хочет помешать решению царя?

   -- Ин правда твоя, Максимыч... Погодить с тем лучче, -- наконец усталым голосом проговорил Федор.

   И, очевидно желая покончить тяжелый разговор, снова погрузился в разглядывание чертежей.

   Когда Иван Максимыч передал Хитрово и Ивану Милославскому решение Федора: отказаться от немедленного, всенародного признания Петра своим наследником, у обоих старых заговорщиков исчезло всякое сомнение насчет Языкова.

   А Языков прямо от них прошел снова к царице Наталье и так же прямо и верно передал не только свой разговор с царем, но и всю беседу с боярами-первосоветниками.

   Ни слова не сказала Наталья. Только с вопросом подняла на него свои большие, темные глаза, в которых набежали слезы.

   -- Што, али невдомек тебе: чего ради я так? Потерпи малость, послушай, што скажу, -- все выразумеешь. Только ранней-то подумай: не прошу и не ищу я ничего от тебя. Они в силе. А я к тебе пришел. Неволит ли хто меня? Нет. Сердцем загорелся я против них. Мало ль девиц-боярышень на Москве, на ком бы хворого царя оженить можно? Так нет, мою суженую взяли! Я же у них в отместку много што отыму... Только лише б не сдогадались они, откуда грому ждать... Дал я тебе клятву великую и сызнова скажу: тебе послужу с твоим царевичем, не им, идолам. Да умненько надо. Научен я от Богдана, как под людей подкопы вести. Все они теперя изготовились. И Софья-царевна, и советчик ее первый, воевода преславный, Голицын-князь... И другие с ними... Пусть же думают, што все на их лад пошло. Скажу тебе тайну великую: мало жить осталось царю. Да не пугайся. Не то што изведут ево... Сам на ладан дышит. Свадьба да пиры, гляди, к худу, не к добру повершатся... Вот до той поры и поберегай царевича своего. Што бы ранней царя хворого не отпели бы ево злодеи. Да с отцом патриархом столкуемся ладком. Опаслив старец не в меру. Да душой кривить не станет. Не потатчик будет злодеям, когда час придет. Слухи давно по земле идут, что Петру отец царство отказал, коли не станет царя Федора. Тогда и поглядим, што они поделают: царевны все со своим Иваном-царевичем, што и на людей мало походит?.. А двинут они стрельцов своих, так и у нас есть рать иноземная и своя, московская... Вот живу мне не быть, а им, окаянным, тебя с царевичем не выдадим!..

   Теперь неподдельной, глубокой ненавистью звучал голос боярина. И Наталья невольно также доверилась ему, как сделали это и более опытные, седые интриганы дворцовые.

   И только сам Языков, как бы со стороны наблюдая за собой, думал в глубине души: "Кажется, теперь мое дело крепко стоит. Кто ни станет у власти, я своего не потеряю, а еще и выгадать могу".

   Успокоив царицу, прошел боярин к патриарху Иоакиму и успел уговорить осторожного, умного малоросса принять участие в делах Натальи и царевича Петра и, как бы в подтверждение своих планов, подробно перечислил и подсчитал все роты и полки, на которые могут положиться нарышкинцы и сильная кучка бояр, желающая выставить наследником царевича Петра, если Федор умрет, не имея сына.

   Наступило Рождество. Миновали Святки. И Масленицу проводили в Кремле без обычного шума и веселья. Федор себя почувствовал немного лучше.

   Двенадцатого февраля 1682 года патриарх в полном облачении явился в покои царя, где застал уже духовника царского, трех братьев Апраксиных, теток и старших сестер царя, главнейших первосоветников и Марфу Матвеевну Апраксину в полном царском облачении.

   Красивое полудетское личико девушки пылало от волнения, от невольной гордости, а в то же время открытые, светлые глаза ее были затуманены не то грустью, не то воспоминанием о чем-то утраченном, но дорогом...

   Языкова не было. Он сказался больным.

   Совершив обычное наречение в царевны, патриарх благословил царскую невесту.

   Монах Сильвестр Медведев, новый ученый друг Федора, заменивший скончавшегося недавно Симеона Полоцкого, в качестве придворного пиита поднес витиеватое поздравление в стихах, начертанное на пергаменте, украшенное заставками, рисунками...

   Иоаким вышел затем в Переднюю палату, где были собраны все думные бояре, духовные власти, иностранные послы.

   Осенив всех благословением, первосвятитель объявил о желании государя вступить во вторичный брак.