Стрельцы у трона. Отрок - властелин

— За нас постой, отец патриарх, — кричали все, кто проник в палату, — граматы пиши на Украину, во все города, шли бы казаки не к государям, а сюды, на Москву, тебе и нам на помочь. А не захочешь, с боярами заодно встанешь — тебя, гляди, не помилуем. Нам своя шкура — всево дороже…

— Чада мои, — взмолился Иоаким, — разве ж послушают меня украинцы? Давно я оттуда. И не знают там, гляди, что я и сам — украинец… Всуе помыслили. Лучче Бога да государей молите: не покарали бы вас за буйство…

— Поди ты, старец… Што розумеешь… Гайда, братцы, упредим бояр, на Воздвиженское.

— Не спеши в петлю, сама придет. Пождем, што от бояр, каки вести будут, — останавливали другие нетерпеливых товарищей…

Так время прошло до рассвета.

Вдруг топот коней и голоса послышались перед палатами патриарха.

— Иди, иди к святейшему. Поглядим, каки таки граматы у тебя, — кричали возбужденные, хриплые голоса.

Стоящие у застав караульные не спали всю ночь, но перехватили-таки посланца царского, стольника Зиновьева.

— Вот, читай наголос, отче, што пишут тебе государи, — потребовали стрельцы, подавая послание Иоакиму.

Он сломил печати и прочел вслух извещение о казни Хованского.

Когда дошло до места, где говорилось, как старик Хованский оговорил московскую надворную пехоту в заговоре против царей, так и всколыхнулись все, кто был здесь. Тут же прочел патриарх приложенный к письму царей донос на Хованских.

— Неправда все это… Быть тово не может!

— Слушайте же дале, чада мои, — остановил их патриарх.

Конец послания обещал полное прощение надворной пехоте и забвение всем, если стрельцы перестанут волноваться, не станут слушать «прелестных» слов и лукавым письмам веры не дадут.

— Слыхали мы посулы всякие… Пока у нас спицы в руках — потоль мы не в дураках. А сложим свои рогатины — тут и бери нас голыми руками. Не на таких напали… Слышь, батько, пиши ты государям: смуты-де никакой нет. Служить мы им волим по-прежнему, как и родителям ихним трудились да служивали. А без опаски тоже не мочно. Вон государи силу какую — войско сбирают… Москву покинули… Пошто это? Пущай назад ворочаютца. Мы им крест целовали — и страху пусть не имут. А покуль государей на Москве не будет, все думаетца нам: против нас гневны, на нас пойти сбираютца.

— И што вы, чада мои? Нешто сами не знаете: пора осенняя, издревле есть обычай у государей шествовать во святую обитель ту, к памяти преподобного отца Сергия. А о прошении вашем, им на Москву быть в скорости, я писать стану царям. Вот архимандрит Адриан с Зиновьевым наново и повезут мои граматы.

— Ладно. Да ты нам, слышь, почитай, што писать станешь.

Быстро было составлено послание Иоакима к царям, конечно, в том смысле, как требовали стрельцы. Отдал он при выборных пакет Зиновьеву и Адриану, и те поехали в Лавру. Но не знал никто, что патриарх наедине дал устный наказ свой посланцам.

— Што було тута — сами бачили, — говорил он обоим. — Так и сдоложить их царским величествам и самой царевне. А ихать сюды пока невдобно и опасно. Як час придет, я знать дам государям. Беречися надо стрельцов, все помышляют, буи, о побиении невгодных им бояров…

Но и без советов осторожного малоросса Софья знала, как можно доверять обещаниям стрельцов.

А надворная пехота первый день до глубокой ночи не покидала улиц и площадей. Ожидая нападения, они застроили надолбами, прочными баррикадами, проезды ко Кремлю, укрепили Земляной городок и Китай-город, семьи свои перевели в Кремль. Неумолчно на улицах раздавалась пальба из ружей и пушек, отчасти для устрашения врагов, а в то же время и для поддержания бодрости в самих стрельцах.

Привычные только ходить в бой под чьим-нибудь главным начальством, теперь стрельцы своего ближайшего начальства не слушали, не доверяя ему; друг с другом спорили из-за каждого пустяка… И только боязливо думали, что все принятые меры, конечно, не спасут их, когда цари со всей земской силой придут на них, как на новых опричников.

Но и у Троицы было не совсем спокойно. Начинать междоусобье не хотел никто. И снова прискакал посол царский, думный дворянин Лукьян Головин на Москву.

— «Строго приказываем, — объявляла от имени царей Софья, — смирить себя. Всполоху и страхования по Москве не вчинять, за Хованских не заступаться. И тогда гнева не будет на надворную пехоту от государей. А судить изменников им, государям, от Бога власть дана…».

Прочитав послание, патриарх от себя, по поручению царевны, объявил:

— За смятение опалы на вас не будет. Не вы, а Ивашка Хованский молодой виною в том вашем шатании. Ему и кара. А вы челом бейте государям. Пошлить от каждого полка по двадцать хотя человек луччей братии, пусть повинятца за всех. Вот все и кончится миром да ладом, по слову Божию.

Боярин Михаил Петрович Головин, явившийся на Москву, чтобы привести в порядок и взять в свои руки военную силу иноземную и слободских людей, не приставших к волнениям стрельцов, — то же самое подтвердил.

Не сразу решились стрельцы послушать доброго совета.

Каждый день сбирались на свои полковые сходы. Старые стрельцы, бородачи, по-детски обливались слезами и причитали: