Стрельцы у трона. Отрок - властелин

Но стрельцы слушать его не стали, а только отдали челобитную, в которой были перечислены все обиды и лишения, какие перенесли стрельцы за эти последние три года в чужой стороне, голодая, холодая, не видя жен и детей.

— Што делать. Будем боем решать спор, — сказал Шеин и дал знак Гордону.

Первый залп из двадцати пяти полевых орудий был дан на воздух. Никто из стрельцов, конечно, не пострадал.

— Братцы, Господь за нас! Да, гляди, и пушкарская рука на товарищей не подымается. Пали в семеновцев да в преображенцев. Сергиев! Сергиев!

При этом кличе полетели кверху шапки стрельцов. И они стали стрелять из ружей, из пушек.

Грянули неровные залпы. У Шеина оказались раненые.

Тогда полковник Граге навел орудия как следует и новым залпом выкосило немало людей…

В тот же миг паника охватила стрельцов. Они дали тыл. Повсюду путь был отрезан отрядами Шеина. Грянул третий залп…

И врассыпную кинулись теперь стрельцы, кто куда. А большинство, опустив знамена, стали молить о пощаде.

Их всех обезоружили, окружили караулом.

И часу не длилась эта «война»; пятнадцать убитых и тридцать семь тяжело раненных у стрельцов, четыре раненых у Шеина — вот все потери тушинского боя.

Все свободные кельи соседнего Воскресенского монастыря, подвалы, амбары переполнились арестованными зачинщиками мятежа и беглецами, которых переловили до одного. Розыск делал сам Шеин, пытал, жег огнем.

Стрельцы объяснили свой мятеж недовольством на вечные походы, на лишения и нужду. Никто ни звука не сказал о письмах царевны Софьи.

И Шеин приговорил к виселице сперва пятьдесят шесть человек зачинщиков, а потом, по приказу бояр из Москвы, приказал удавить в мертвой петле еще семьдесят четыре человека.

Молча, творя крестное знамение, клали голову в петлю осужденные стрельцы.

Сто сорок человек менее опасных бунтарей были наказаны жестоко кнутом и сосланы в Сибирь.

Остальные, всего тысяча девятьсот шестьдесят пять человек, разосланы по разным городам и посажены в тюрьмы.

Седьмого июля Шеин уже мог вернуться в Москву.

Но в сентябре вернулся Петр и иначе взглянул на дело.

— Сами, толкуют, замутились, без всякой сторонней руки… Ну, нет… Я допрошу их построже вашего. Дознаюсь до дела… Хоть и так вижу, откуда ветер снова подул. От монастыря от Девичья… Из-за Москвы-реки… Ну, ежели… уж теперь не прощу.

И он сам стал в Преображенском «с пристрастием» допрашивать стрельцов.

В Москву свезли их всех, в числе тысяча семьсот четырнадцать человек, и рассадили по тюрьмам.

Отсюда партиями возили в Преображенское.

Всего четырнадцать застенков, или следственных камер, учредил для разбора этого огромного дела Петр: Ближние бояре и дядьки его заведывали этими застенками.

Целый месяц длился розыск. Кроме воскресений, ежедневно по шесть — восемь часов тянулся допрос, очные ставки, пытки и битье кнутом.

Главнейших коноводов пытал и допрашивал сам царь.

Семнадцатого сентября, в день именин Софьи, словно нарочно, чтобы сделать «подарок» сестре, начались допросы. На дыбу поднимали и жгли огнем трех распопов стрелецких, которые служили молебны и причащали мятежников, во время боя пели молитвы.

Главным образом, Петр хотел добиться, не было ли от Софьи писем к этим мятежным полкам. И, конечно, правда была раскрыта. Не все сумели молча переносить огонь и кнут. А жгли до трех и четырех раз. Били кнутом нещадно…

Узнав про письма, царь взял на допрос и женщин царевны, чтобы узнать, кто их передавал. И это раскрылось. Обнаружилось и участие сестер Софьи в заговоре; особенно Екатерины и Марфы. Только тихая, робкая Мария осталась непричастна.

Царь лично допрашивал и Софью и Марфу. Но они отперлись ото всего, зная, что их пытать брат не станет.

Правда, он не решился коснуться их тела. Но душу измучил.

Когда кончилось следствие, сначала триста сорок один человек был приговорен к петле.

Тридцатого сентября у места главной казни, близ Покровских ворот, несметные толпы народа, все иноземные послы собрались как на невиданное торжество.

Около двухсот телег под сильным конвоем потянулось из Преображенского, и на каждой сидело по два стрельца с зажженной восковой свечой в руках.

День был тихий, и у многих огни не гасли до самого последнего мгновения, когда казнимый поступал в руки палача…

Явился и Петр, верхом, просто одетый, как всегда, окруженный свитой иноземных своих генералов и бояр. Он подал знак, шум толпы умолк. Дьяк выступил вперед и стал читать:

— «Воры, и изменники, и бунтовщики, Федорова полку Колзакова, Афонасьева полку Чубарова, Иванова полку Чернова, Тихонова полку Гундертмарка стрельцы!..

Великий государь, царь и великий князь Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец, указал вам сказать: