Читаем Стрельцы у трона. Русь на переломе полностью

Темные, как осенняя ночь, смутные, как туманная даль, эти слухи и толки имели только одну общую примету: они были полны ожиданием чего-то нового, желанного, небывалого еще. Не было скорби о старом, о нем говорили, словно о покойнике, как будто вместе с Тишайшим-царем умерло оно, это старое, привычное. И теперь ждали иного от юного Федора Алексеевича, хотя все знали, что он много мягче и слабее Тишайшего. Даже раздавались дерзкие голоса, обвинявшие нового владыку земли в слабоумии.

— Бабы станут теперь царством вертеть, старые и молодые! — так негромко толковал не только простой люд, но и близкие ко дворцу лица.

И все-таки у всех назревала уверенность, что старое, привычное отжило свой век, что должно настать нечто новое, может быть, и тяжкое для многих, но неизбежное, богатое важными последствиями.

Как сбылись эти ожидания, будет рассказано в следующей книге, где очерчена борьба царевны Софьи с юным Петром.

В ней развернутся картины временных побед «царь-девицы» и окончательное торжество юного властелина над честолюбивой сестрой.

<p>СЛОВАРЬ</p>

Але — но, однако, да, ведь

Багрянородный — дарственно-рожденный

Байня — баня

Барма — ожерелье на торжественной одежде со священными изображениями. Их носили духовные сановники и русские государи

Бахарь — краснобай, сказочник

Бирюк — годовалый бычок

Блазень, блазнить — искушать, совращать

Булгачиться — суетиться, метаться, тревожиться, суматошиться

Велемочный — весьма сильный, крепкий; весьма властный, многомогущий (велий — великий)

Вельми — весьма

Верея — столбы, на которые навешивались полотенца ворот

Вершник — верховой, конник

Вяшший, вящий — высший по силе, власти

Гаить — кричать

Глузд — ум, память, рассудок

Горлатный — о мехах: горловой, дущатый

Горюн — кто горюет, кручинится

Грамата — всякое царское письмо, писание владельной особы

Десница — правая рука

Доводчик — доносчик, свидетель

Драбант — телохранитель

Дука — вельможа

Дятьчить, дякать — беседовать

Зане — потому что, так как

Иже — кой, который

Избыться — избываться, быть изводиму, погубляему

Исполать — хвала, слава

Истовый — истинный

Кадаш — бочар, бондарь

Канун — здесь: молебен, панихида

Карбункул — пироп, ценный камень из рода граната

Кат — палач

Клейнод — один из предметов, служащих представителем державной власти: корона, скипетр, держава

Клюшник, ключник — придворный чин, заведующий столовыми приборами, прислугою

Колыска — люлька, колыбель

Копр — куча, ворох

Кравчий, крайчий — придворный чин

Крин — растение и цветок лилия

Кружало — кабак

Лестовка — кожаные четки староверов с кистью кожаных лепестков

Лих — но, только; выражает злорадство (Так не дам лих)

Лиша, лишень, лишо — лишь, только что, теперь

Мыслете — название буквы, 14-й в церковной азбуке, 13-й в русской (Все люди, как люди, а мы как мыслете)

Наипаче — особенно, тем более

Натакать (кого на что) — наставить

Негодь — все, что негодно

Новина — новизна, нововведение

Оберемя — охапка

Облом — здесь: грубый, неуклюжий, мужиковатый человек

Облыжный — лживый, ложный

Поставец — стол, столик; посудный шкаф

Пошлина, пошлина — давний обычай

Припадок — здесь: случай

Проруха — ошибка

Радить — советовать

Рейтар — конный воин, всадник

Ремство — ненависть, злоба, досада

Роженый, роженый, рожоный — родной, желанный, родимый

Рында — здесь: телохранитель, оруженосец

Свычай — привычка, навык

Сиречи, сиречь — то есть, а именно

Состав — здесь: заговор

Стогна — площадь, улица в городе

Стряпчий — чиновник-правовед, наблюдающий за правильным ходом дел

Студ — стыд

Суймовать — баламутить

Сулея — бутыль

Схизматик — раскольник

Талька — ручное мотовило для крестьянской пряжи

Тафта — гладкая тонкая шелковая ткань

Убрус — плат, платок, полотенце

Уразить — бить, ранить

Уразная трава, уразница — зверобой

Ферязь — мужское длинное платье с длинными рукавами без воротника и перехвата

Цка — доска

Чекан — знак сана, топорик с молоточком на аршинной рукояти

Чекмень — крестьянский кафтан

Черватый, чере-ватый — брюшной (о мехе)

Шарпать — обдирать; шаркать

Шуйца — левая рука

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека исторической прозы

Остап Бондарчук
Остап Бондарчук

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Хата за околицей
Хата за околицей

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Осада Ченстохова
Осада Ченстохова

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.(Кордецкий).

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза
Два света
Два света

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

Юзеф Игнаций Крашевский

Проза / Историческая проза

Похожие книги