Стрельцы у трона

   -- Правда твоя, боярин. Не время нам свару заводить. Надо бы тех на чистую воду повывести, хто наветами да чародейством всяким и покойного государя ровно в кабале у себя держал, и юному царю света видеть не дает, коли не своими очами... Слышь, Богдан Матвеич, не серчай. Я и на уме не держал задевать тебя... И впрямь, вон теперь -- царю пора закон принять. Царевича Петра час приспел от мамок отымать, учить чему-ничему. Артемошка, гляди, и Федора оженит на ком захочет, как покойного Алексея оженил... А к Петру, слышь, и то уже своих приставил людей. Тот ево дедушкой зовет. Видимо дело: неспроста оно. Чарами спутал всю царскую семью... Вот о чем нам потужить бы надо: как избыться нашего ворога?

   -- Што ж, подумаем, померекаем, как на первых порах ево избыть, -- угрюмо, все еще не успокоенный вполне, отозвался Хитрово.

   -- Видимое дело, -- заговорил Куракин, -- што снюхался Артемошка и с дохтурами ево царскаво величества. Вон намеднись -- изволил государь лекарство принимать, что Стефанка готовил ради немощи ево царской. И черед был Матвееву подносить снадобье. Сам он, небось, от чарки не отведал, остатки ж выплеснул поскореича... Я сам видел... Чем ни есть -- дурманят государя... Уж, как Бог свят... А мы глядим да молчим...

   -- Да ведь и не скажешь так без верных послухов. Он отбрешется, Артемошка проклятый: язык у нево добре привешен...

   -- И послухи найдутся, -- опять вмешался Толстой. -- Есть на дворе у нево карло потешный, Захаркой зовут. Тот карло моим людям жалился: побил-де ево без милости Матвеев, чуть до смерти не убил. А за што? -- пытают наши. Тут карло таки речи повел, што, коли правда, и казни мало ведуну окаянному...

   -- Да што? Да ну?.. Скажи, пожалуй, -- всполошились бояре, ближе подвигаясь с мест к Толстому.

   -- Слышь, толкует карло: заперлись вдвоем они, Артемошка со Стефанком, в покое одном. А карло -- ранней в нем был. Знобко ему стало, он за печкой и прикорнул, погреться. А как увидал, что боярин с лекарем пришли сюды, и вовсе притаился, не досталось бы ему, что в боярску казенку забрался. Артемошка всем наказывает настрого: в те покои не входить. Притаился Захарко и видит: приходит в покой и Николка Спафарий, толмач Посольского приказу, с сынишкой матвеевским, с Ондрюшкой. Достали книжицу невелику да толстую, "Черною книгой" рекомую, и почали читати. Все покойницу, жену Артемошки поминали сперва, которая скончалась вот, незадолго. А потом -- и про царское здоровье поминали. И набралося в палату нечистых духов многое множество... Только стали их пытать Артемошка с лекарем, а те и говорят: "У вас-де в избе сторонний человек есть. Повыгнать ево надо". Кинулся за печь Артемошка, взял за шиворот, сгреб Захарку, так о землю и ударил... Инда шубейка свалилась с ево... И ногами топтал от гнева, и вон выкинул, не подглядывал бы за ими... Захворал карло, и лечить ево позвали Давыдку Берлова, лекаришку плохова. Карло все и поведал Давыдке... Лекарь не будь глуп -- ко мне... Я уж вызнал после сам от Захарки, вот, што вам сказываю. На допросе -- все то же обещал карло сказывать. Хоть и не платить ему, хоша бы и пытку снесет. Злые они, карлы, хто их обидит. Долго памятливые. Уж он себя не пожалеет, а Артемошке удружит...

   -- Это ладно. А все же еще послуха надо бы... Все лучче, вернее дело буде...

   -- Што же, и лекаришко той, Берлов Давыдко, не откажется... Да недорого и возьмет за послугу, толковал я уж с ним, -- невольно понижая голос, заявил Толстой.

   -- Што ж, давай Бог, час добрый... А, слышьте, бояре, кому же к царю с докладом про то воровское дело явиться надо? Тоже не единым разом все и сказать можно. И пору выбрать следует. И человеку бы царь веровал...

   -- А што, коли жеребий метнуть? -- предложил Троекуров. -- Кому выпадет, тому и начать надо...

   -- Жеребий... Слышь, боярин, пословка есть: дуракам удача, где мечут жеребий. А при нашем деле -- умного пустить вперед надобно...

   -- Ну, коли так -- я вперед не суюся, -- не обижаясь на намек, отмахнулся рукой Троекуров. -- Меня уж выбирайте, коли надо буде чару потяжелее поднять да осушить... Вот я тода и пригожуся...

   -- Буде балагурить, бояре, -- оборвал его раздражительный Куракин, недолюбливавший вечные кривлянья придворного забавника. -- Дело кончать надо. Тебе, Иван Михалыч, не сказать ли?

   -- Што ж, я скажу... ежели все хотят, штобы я... Да не помыслит ли царь: по злобе-де я на Матвеева наговариваю. Как всем ведомо, што от ево поклепов меня и на воеводство, на край земли услали...

   -- И то верно. Как же быть-то?

   Невольно глаза всех обратились к Языкову. Он еще недавно попал в силу и в милость к юному царю, не был запутан в дворовых интригах и происках. Ему, конечно, скорей всего поверит царь.

   Понимая молчаливый вопрос, осторожный, уклончивый Языков мягко заговорил: