Стрельцы у трона

   -- Матушка... иди скорее... Бей от меня челом царице Марфе... Отрядила бы к Софьюшке ково. Ну, статочное ли дело? Видно, себя не помнит девушка. Вишь, што надумала. Стыд-то какой... Сором и стыд головушке... На нас покор и позор. Явно, на очах всех бояр, на очах всего народа, плюет в лицо нам царевна. Вперед царицы-матери, вперед вдовы-царицы затесалась. Никто-де так не любит усопшего, как сестрица-девица... Да пешая, гляди... Царевна Московская... Плечо в плечо с черным людом идет... Небывало... неслыханно... Ступай скорее, матушка... Пусть в разум придет, коли не вовсе отнял его Господь... Коли стыда хоть малость есть в глазах у девицы...

   Все пересказала царице Марфе старуха, что говорила ей дочь.

   Марфа сейчас же поручила боярыне Прозоровской подойти к царевне, уговорить ее вернуться в терем.

   Степенно подошла боярыня к царевне, пошла с ней рядом и, наклоняясь к Софье, ласково, мягко передала все доводы, какие приводила Наталья, закончив просьбой: скорее вернуться в терем.

   Но Софья тихо, в ногу со всеми шла вперед, словно и не слыхала речей Прозоровской. Только время от времени сдержанные рыданья, глухие стоны вырывались у нее из-под фаты...

   И чем ближе к собору подвигалось шествие, тем громче, резче и жалобнее звучали эти вопли... Очевидно, сначала царевна опасалась, что ее силой принудят немедленно удалиться в терем. Но чем дальше от дворца, чем ближе к собору, где черно вокруг от толпы московского люду, тем сильнее крепла уверенность царевны, что не будет затеяно никакого столкновения на глазах народа.

   Прозоровская только покачала головой и поспешно вернулась к саням царицы Марфы.

   Вся дрожа от негодования стыда и гнева, вышла Наталья из своих саней на паперть, где ее поджидали оба брата: Петр и Иван.

   -- Видел, Петруша, что Софьюшка-то делает? -- задыхаясь, едва могла прошептать царица сыну.

   -- Уж видел... Так-то уж зазорно. И глаза бы не глядели. Ровно и не в себе сестрица. Как мыслишь, матушка?..

   -- Ну, тово и разбирать не стану... Идем, простись скорее с усопшим государем-братом... Да во дворец вернемся... Не вместно нам быть с тобой и во храме, коли озорничает старшая сестра... На нас покоры пойдут... Идем же скорее...

   -- Твоя воля, матушка... Как люди сказывали, до конца мне, царю, стоять тут пристало, пока усопшего погребут... А не приказываешь, родная, так я тебя послушаю...

   И вслед за матерью мальчик подошел к останкам брата, уже возложенным на возвышении, среди храма.

   Слезы брызнули из глаз Петра, когда он с благоговением прикоснулся к оледенелым рукам и челу мертвеца своими горячими губами.

   Быстро отерев слезы, творя частое крестное знамение, сошел с возвышения Петр и, следуя за матерью, боковыми вратами покинул храм.

   Этот поспешный уход, нарушающий старый, веками установленный уклад, весь обиход церковной и дворцовой жизни, поразил окружающих не меньше, чем присутствие царевны-девушки при гробе брата-царя.

   И даже Иоаким как-то нервно, быстрее обыкновенного докончил служение, как будто и он был выбит из равновесия тем, что произошло на его усталых от жизни глазах.

   Еще больше поразила всех царевна, когда гроб был опущен под своды склепа и шествие в том же порядке двинулось обратно во дворец на поминальную трапезу.

   Искуснее любой наемной плакальщицы, "вопленницы", проявляла свое безутешное горе царевна. Волоса выбивались прядями из-под головного убора... Она ломала руки, хваталась за голову, горестно раскачивалась на ходу и громко, крикливо, с рыданьями и воплями причитала нараспев:

   -- Государь ты наш батюшка... Федор свет Алексеевич... И на ково ты нас, сирот, сестер своих пооставил. Извели покойного брата-государя лихие, злые люди... Осталися мы теперя круглыми сиротами... Нет у нас ни батюшки, ни матушки, ни родни какой верной да приязненной... Нету никакова заступника... Брата нашево Ивана на царство не выбрали... Из чужова роду-племени, не от матушки нашей царь-государь... Помилосердуйте над нами, сиротами, люди добрые, весь народ московский... Коли в чем провинились мы перед вами, и братец Иван, и мы, сестры-царевны, и род наш, Милославские, -- отпустите нас живых во чужие края, к королям христианским. Не дайте извести до корня род весь царский...

   На вопли царевны, на ее жалобы и мольбы о спасении, так громко и всенародно оглашенные почти над гробом брата, невольно стал откликаться весь окружающий народ.

   Люди прислушивались, качали головой, шептали друг другу слова, после которых сами пугливо озирались, словно опасались, не подслушивает ли кто из окружающей толпы. Все знали, что бояре повсюду рассылают своих шпыней. Шнырят те в народе и подводят под батоги и палки ни за что ни про что порой.

   Только и могла отвести свою душу Софья, пока шествие не достигло дворцовых ворот. Но здесь, почти насильно, ее взяли посланные Натальей боярыни и проводили в покои царевен.

   И в самой Софье наступил перелом. После недавнего исступления и такого резкого вызова решимость ослабела, отчаянная отвага исчерпала все почти душевные силы. Медленней стала работать мысль, труднее воспринимала ощущения усталая женская душа.