Стрелы кентавра. Кибервойна по-американски

Джон Аркилла и Дэвид Ронфельд из корпорации RAND, пожалуй, были первыми, кто заговорил о кибервойне. В своей статье «Грядет кибервойна!» от 1993 г. они указывали, что «информационная революция подразумевает усиление кибервойны, в которой ни масса, ни мобильность не будут определять результаты; вместо этого сторона, которая знает больше, сможет рассеять туман войны, но при этом погрузить в него противника, и, как следствие, получит решающие преимущества. Коммуникации и разведка всегда были важны. Как минимум, кибервойна подразумевает, что они будут востребованы еще больше и будут развиваться как дополнение к общей военной стратегии. В этом смысле она напоминает существующее понятие «информационной войны», которое подчеркивает значение коммуникации, командование, управление и разведку. Тем не менее, информационная революция может подразумевать всеобъемлющие последствия, которые требуют существенных изменений в военной организации и состоянии войск. Кибервойна может быть для XXI в. тем, чем блицкриг был для XX в. Она также может предоставить американским военным возможность увеличить силу «удара» с меньшим объемом «мышц». В то время как кибервойна на военном уровне относится к конфликту, связанному со знаниями, сетевая война относится к социальной борьбе, чаще всего связанной с конфликтами низкой интенсивности со стороны негосударственных субъектов, таких как террористы, наркокартели или распространители оружия массового уничтожения на черном рынке. Обе концепции подразумевают, что будущие конфликты будут решаться в большей степени «сетями», чем «иерархиями», и что тот, кто овладеет формой сети, получит значительные преимущества»[17]. Это заявление было довольно революционным для своего времени, а правота авторов была подтверждена историей следующих десятилетий.

Следует также напомнить, что Интернет – это продукт Министерства обороны США, хотя, как указывают авторы издания Foreign Affairs, он «всегда был чем-то более значимым, чем просто местом для конфликтов и конкуренции; это основа мировой торговли и коммуникации. Тем не менее, киберпространство, как часто думают, не является просто частью общего достояния, как воздух или море. Государства отстаивают юрисдикцию, а компании утверждают, что являются собственниками физической инфраструктуры, составляющей Интернет, и данных, которые его пересекают. Государства и компании создали Интернет и несут ответственность за его поддержание. Действия, предпринимаемые в государственном секторе, влияют на частный сектор, и наоборот. Таким образом, Интернет всегда был гибридным по своей природе»[18].

Отсюда они делают вывод, что угроза кибервойны реальна, поскольку с Интернетом связаны различные виды деятельности предыдущих столетий, ради которых или с помощью которых велись войны. А сейчас «государства используют инструменты кибервойны, чтобы подорвать саму основу Интернета: доверие. Они взламывают банки, вмешиваются в выборы, крадут интеллектуальную собственность и ставят частные компании в тупик»[19].

Если на Западе говорят о войне с позиции науки, то всегда вспоминают Карла фон Клаузевица и его постулаты. Поскольку война, согласно его теории, – это продолжение политики иными средствами (что подчеркивает инструментальный характер войны), как правило, с помощью насилия, и направлено на подавление воли противника, следует задать вопрос: насколько этот аргумент может быть применим к действиям в киберпространстве?

Томас Рид считает, что «в акте кибервойны фактическое применение силы, вероятно, будет гораздо более сложной и опосредованной последовательностью причин и следствий, которые в конечном итоге приведут к насилию и жертвам. Однако такое опосредованное уничтожение, вызванное кибератакой, может, без сомнения, быть актом войны, даже если насильственными были только последствия, а не средства. Кроме того, в сообществах с высокой степенью сетевого взаимодействия ненасильственные кибератаки могут привести к экономическим последствиям без насильственных последствий, которые могут превысить ущерб от менее масштабной физической атаки»[20]. При этом он утверждает, что кибератаки не соответствуют трем критериям Клаузевица – инструментальности, насилию и политическому характеру[21].

Алекс Кальво придерживается другой точки зрения, отмечая, что летальность во время конфликта не является критерием войны, и приводит в пример войну между Аргентиной и Великобританией в 1982 г. Следовательно, если кибератаки не приводят к жертвам, это еще не значит, что они не являются актом войны. По его мнению, кибервойна – это такая же война, поскольку современные технологии изменили классическое понимание войны как в западной (Клаузевиц), так и в восточной традиции (Сунь Цзы, Каутилья)[22].