Стрелы Немой скалы

Утро было прохладным. До переезда через реку Абакан оба сидели на заднем сиденье; видя, что Андрей пытается уснуть, Виктор перебрался к Николаю. Переехали Абакан, быстро промчались мимо просыпающегося Минусинска. Стали попадаться встречные машины, но после переезда через Енисей их стало меньше. Тракт выше и выше уходил в горы. Вдали виднелись зубчатые вершины Саян, кое-где покрытые снегом. Их еще предстояло перевалить. Придорожные селения попадались реже. Солнце уже поднялось сравнительно высоко и припекало. Виктор опустил стекло. Летящий навстречу воздух, чистый и прохладный, разгонял дремоту; ему совсем не хотелось спать, и он разглядывал окрестности. Миновав маленький поселок, машина въехала на мост через одну из бесчисленных рек, бегущих с Саян. Николай предложил искупаться, и Виктор поддержал его. Андрей так и не проснулся. Они окунулись в ледяную воду, потом позавтракали бутербродами: было уже половина девятого.

Николай на хорошей скорости вел машину, ловко расходясь со встречными большими и маленькими бензовозками, самосвалами. Маячившие вдали горы приблизились. Машина стала круто забирать вверх. Наконец первый подъем кончился. За ним спуск и опять подъем. Дорога шла, как бы врезаясь в горы. Справа по ходу высились скалы, слева — крутой обрыв и где-то внизу рокот реки Ус.

На стопятидесятом километре началось самое интересное — серпантин. Насколько хватало взгляда, вверх вился тракт, опоясывая горы. Один поворот, другой… пятнадцатый… Николай заглушил мотор. Они были на самой высшей точке перевала. Сверху лента серпантина была заметна еще лучше. Где-то позади осталась долина, а впереди — цепи Саян. Еще будут подъемы, но там, где они стояли сейчас, самый верхний пункт перевала.

Они поехали дальше. До Арадана шел почти ровный спуск. Перекусив в дорожном буфете — последнем пристанище до границ Тувы, до тувинских селений, путешественники тронулись в путь. И снова машина петляла по склонам, взбиралась на подъем, прижималась к скалам, давая проход встречному транспорту. Труден Усинский тракт — надо хорошо владеть машиной, чтобы не свалиться в пропасть или не уткнуться в скальную стену.

Дорога пошла вниз вдоль реки Ус, текущей здесь не так стремительно; основные хребты Саян остались позади. Николай напряженно всматривался вперед, а Виктор пытался определить марку показавшегося перед ними встречного грузовика. Вот грузовик въехал на Медвежий мост и как-то странно стал тыкаться в разные стороны, В кузове грузовика были люди. Николай сбавил газ и вскоре совсем затормозил. Друзья вышли из «Волги» в тот момент, когда шофер грузовика наконец-то выровнял машину. Грузовик медленно катился мимо. Можно было хорошо разглядеть людей, сидевших в кузове. Внимание привлек чем-то знакомый пожилой мужчина. Машина увеличила скорость…

— Веденский! — неожиданно вскрикнул Андрей, указывая на человека в кузове.

Виктор посмотрел вслед грузовику и тоже узнал их попутчика Аристарха Евгеньевича Веденского или, если прав Андрей, букиниста Королькова Петра Семеновича.

Машина скрылась за поворотом, а друзья стояли в растерянности, не зная, что предпринять, не понимая, почему Веденский, направлявшийся в Туву, теперь уже едет обратно…

Дни, полные ожиданий, тревог, поисков исчезнувших таблиц, оставались, казалось, где-то в далеком прошлом. Друзья уже несколько дней ехали по тувинской степи, вдоль солончакового ложа реки Коп-Кешика, к нише Немой скалы. Где-то их ждет Кенин Лопсан из легендарного тувинского рода Монгуш. Вдруг эта встреча произойдет завтра и он покажет наикратчайший путь? Но наступает завтра, и они одни в степи, они вновь вспоминают первый этап пути к центру Азии. История поисков книги Андронова, встреча с Веденским отступили перед главной целью — узнать, куда ведут стрелы ниши Немой скалы!

ГЛАВА II НАСЛЕДСТВО КОСОГО ЛАМЫ

Кенин Лопсан из рода Монгуш

Если бы Кенин не пролетел на самолете за одни сутки бесконечное расстояние от Ленинграда до Кызыла, он бы яснее ощутил, сколь велика страна, ставшая в 1944 году и его страной. Пять лет назад, в 1956 году, когда он выехал на машине из Кызыла, все вокруг казалось удивительным. Он ничего не смог запомнить, ничего сопоставить. Пять лет Кенин Лопсан из рода Монгуш не был в своей родной Туве.

Родина… Мальчишкой он видел ее отцовской юртой, летними и зимними пастбищами их скота, дорогами к этим пастбищам да ручьями, бегущими вдоль или наперерез. Юношей он считал родными степи, обрамленные исполинскими кряжами Саян на севере и хребтом Танну-Ола на юге. И, только став старше, уже на последних курсах Ленинградского университета, он понял, что расплескавшаяся снегами и зноем, тайгой и пустыней, горами и равнинами, городами и селениями, морем улыбок и счастьем труда — эта страна есть Родина. Он верил в ее щедрое сердце и знал, что не причинит ей боль, с особой нежностью думая и о юрте, и о пастбищах, и о степях в венце гор.