Стрелы Перуна

— А потому на мир со мной хакан-бек не пойдет, — сухо заметил Святослав, — ибо неймется ему и князьям степным посчитаться со мной за срам, кой яз учинил им под стенами Киева и у Чернигов-града два лета тому. А коль на мир Козария не пойдет, яз устремлю дружины свои в битву!.. Тебя, князь Фаруз, хакан-бек тож под стяг свой призовет. Так ты не противься, иди...

— Но ведь тогда я должен вступить в битву с тобой, каган урусов! Иначе меня назовут...

— Не торопись, Фаруз-хан! Не спеши! И здесь решать не торопись и... к битве не поспешай. Ежели ты на два-три дня припозднишься, яз войско хаканово разгромлю... А ты на Итиль-град пойдешь с воями своими, как бы для защиты стольна града козарского...

— Ты мудр, как змея, каган Святосляб! Я все понял...

— То-то. А чтобы Асмид-хан на меня все войско свое не двинул, торчины вторгнутся в козарские пределы и осадят Итиль-град!

— Велик каган Урусии Святосляб! — воскликнули торки, узкие глаза их на скуластых безбородых лицах превратились в щелки, а рты ощерились в хищном оскале. — Мы отомстим собаке Асмиду за прошлогодний набег. А ты, Фаруз-Капад-бохадур, не беспокойся: мы сразу же уйдем, как только увидим твой бунчук.

Тархан хазарский глянул на них отнюдь не дружески, потом повернулся к Святославу:

— Хорошо, пусть будет так! Но не нападут ли на мои владения хурсониты, пока я буду добывать трон кагана-беки? Румы давно зарятся на наш благодатный край.

— Греков не страшись, — твердо сказал великий князь Киевский. — Херсонес-град сам будет отбиваться от пече... Кто там?! — вдруг резко обернулся он и указал рукой на колыхнувшуюся штору за просторной печью; лицо Святослава мгновенно стало каменно-неподвижным, только желваки гуляли в скулах.

Святич ринулся от двери в угол, смахнул ткань, ахнул удивленно и выволок за воротник под зловещие взоры военачальников хилого человечка в черном одеянии.

— Черноризец! — отшатнулся Свенельд.

— Гре-ек! — распахнул рот Добрыня.

— Служитель Креста! — Святослав грохнул кулаком по столу. — Доглядчик ромейский... Взять! Расползлись, ако тараканы, по Руси Светлой. Волю почуяли послаблением матушки моей, княгини Ольги. Лезут во все щели глаза и уши Царьграда...

— Пощади, архонт[11] Сфендослав! — взвыл бродячий монах. — Жи-и-ить хочу-у! Никто слова от меня не услышит, клянусь именем Христа Спасителя!

— Жи-ить? — зловеще-спокойно спросил Святослав. — Ты пришел жизни многих тысяч людей воровать и наши заодно, а о своей никчемной жизни печешься. Слишком много проведал ты тайного. Слишком! — Князь сверкнул голубым огнем взора на вбежавших гридей. — Сведите-ка его, друзи, на потраву зверю лесному! Пускай волкам поведает тайны наши! — И пошутил мрачно: — Волк хоть и лют зверь, да наш, русский. И инородному бирюку ни в жисть ничего не скажет. Исполните волю мою без промедления!

Богатыри грубо схватили обмершего от ужаса монаха. Святич могучим пинком помог соглядатаю вылететь за дверь. И вдруг снова прорвался вопль, но уже издалека:

— О-о-а-а! Великий император россов! Поща-а-а...

Глава вторая Гонцы в Диком Поле

Мороз обжигал. Казалось, затуманенный искристый воздух можно было взять горстью, настолько он был густ. Даже сквозь овчинный полушубок кольчуга холодила спину и грудь: не спасал от озноба и толстый войлочный плащ. Летко поежился. Огляделся. Рядом с его иноходцем вразномет скакали кони. Все они от инея на боках казались одинакового мышистого цвета. В седлах, кто подавшись вперед, кто откинувшись, сидели два десятка вооруженных всадников. Рядом с Леткой, сгорбившись, ехал Харук-хан.

Русс заглянул в лицо старого хазарина: оно было замкнутым и угрюмым, козлиная борода заиндевела, баранья шапка глубоко надвинута на глаза, просторный ватный архалук топорщился на спине хана. Статный высокий жеребец под ним скакал вразмах, но Харук сидел на нем как влитой.

«Не больно ты рад, старый ворон, што домой едешь», — подумал Летко Волчий Хвост и усмехнулся, вспомнив, как умолял Святослава степной властитель дать ему, Харуку, хотя бы две сотни воинов для охраны. Но великий князь Киевский не дал, сказал в ответ:

— Копи свою силу, князь Харук. А тронуть тебя никто не осмелится, ибо нет войны промеж Русью и Козарией. А посол мой к Итиль-хану, — Святослав показал на Летку, — не только за слово мое в ответе, но и за жизнь твою...

— Посла они не тронут, — согласился Харук-хан. — Но я эльтебер хазарский, земли которого захватил Алмаз-хан. Допустит ли он меня в мой дом? Скорее голову срубит!

— Нет! — Святослав рассмеялся. — Алмаз-хан в дружбе со мной. Слово мое ему сказано. А ежели ты тож добрым соседом Руси станешь, Алмаз-хан не тронет тебя и землю твою с табунами и твердями вернет, как мной то наказано. А яз ему другой земли и градов не пожалею. ..