Стременчик

Вознаградилось ему это только тем, что видел проезжающий королевский кортеж и самого пана на прекрасном коне, но в сером кубраке, который странно выглядел среди впечатляющего двора и сверкающих от доспехов рыцарей, так что верить не хотелось, что был королём.

Тут же за ним тянулись большие отряды, разная кавалерия, великолепно убранная, большие гружённые возы и холопские телеги, полные зверья, набитого по дороге, множество коней в попонах, а около них много слуг с обухами и алебардами.

Когда Ягайлло поехал в замок, а люд постепенно начал расплываться, Гжесь подумал о себе, но плестись за кортежем было невозможно, потому что толпу отгоняли слуги, поэтому он попытался попасть в незаконченное аббатство, которое ещё строили. Там бы ему, наверно, в другое время не отказали в гостеприимстве, но сейчас там так было полно тех, кто не мог поместиться в замке, что Гжесь не мог добраться до ворот и должен был идти в местечко, куда-нибудь к мещанину напроситься в сарай на сено.

В этой толкотне с помещением было нелегко; проходя от хаты до хаты, он попал наконец на милосердную душу. Старина мещанин позволил ему переночевать в пустом хлеву. Найдя в углу немного соломы, Гжесь перекрестился, лёг и заснул так, что его только ржание коня белым днём разбудило.

Выйдя из сарая, он застал уже всех на ногах. Побежал как можно скорей умыться в колодце, поблагодарил старика за гостеприимство и, узнав от первого встреченного на улице человека, что король уже выбрался в дальнейший путь в Краков на Величку, не теряя времени, также двинулся в эту сторону.

Только за местечком, пройдя часть дороги, он сел, голод, который дал о себе знать, он удовлетворил хлебом и сыром бакалавра. Первый, который был сухим, когда ему его дали, он бы не откусил, не облив водой, но та, к счастью, нашлась на дороге, и сухарь с солью и сыром хорошо пришёлся по вкусу. Всё-таки их нужно было экономить, потому что он не предвидел, где и как поест, а гроши, которые ему дал Живчак, трогать не хотел. Тем временем солнце начало припекать и, поев немного, Гжесь пустился в дальнейшую дорогу.

В этот день ни одна повозка и милосердная рука не пришли ему на помощь. Должен был идти пешком, напиваясь водой из ручьёв и колодцев, уставший, припадая под ивами и в зарослях у дороги, и так под вечер притащился к костёльной деревне, направляясь прямо к дому священника.

Школы тут никакой не было, деревянный костёльчик, небольшой, старый, дом свящнника под соломой, а вместо священника хозяйничал викарий. Тот сначала сурово и жёстко принял бедного мальчика, называя его бродягой и безумной головой, обзывая его бездельником и т. п., но постепенно, выслушав рассудительные и покорные ответы Гжеся, подобрел, отослали его к старой хозяйке на кухню, а та, хоть также жаловалась на дармоедов и нищих, дала немного остывшей каши со шкварками, кромку хлеба и в сарай на сено отправила гостя спать.

Когда с утра костёльный дед зазвонил на святую мессу, Гжесь тоже пошёл помолиться, а так как попал на пение розанца, он также возвысил голос. Должно быть, он пел от всего сердца во славу Богу, но и пением он также был рад, может, покрасоваться, потому что знал, что голос имеет особенный, чистый, мягкий, проникновенный. Все поворачивали к нему головы.

После богослужения он уже только хотел попрощаться с викарием, когда тот сам его позвал, похвалил прекрасное пение и потянул за собой в дом. Там он заново начал его расспрашивать, усердней, а когда юноша похвалился, что и неплохо умеет писать, и много молитв в Саноке для ксендза и людей набожных перепереписывал, викарий захотел проверить, задержав его на этот день для отдыха у себя. Гжесь не отпирался, потому что, непривычный ещё, чувствовал себя довольно уставшим, и так в этот день, вместо того чтобы идти дальше, сел для викария на выдранной из агенды бумаге каллиграфировать под диктовку апостольские тексты.

Видимо, ксендз не ожидал найти такой талант в мальчике, какой показал Гжесь, и письму удивился ещё больше, чем пению. Хотел его, может, дольше держать у себя, при костёле, но мальчик имел сильное решение попасть в Краков; попрощавшись с ксендзем, накормленный, с удвоенной отвагой на следущий день он пустился в дорогу. Викарий милосердно снабдил его свежим хлебом и куском сыра и рассказал ему так хорошо дорогу до Велички, объяснив, где мог остановиться на отдах и ночлег, что Гжесю уже почти никого спрашивать было не нужно.

Так везло путешествующему Гжесю, что сил хватало, разными удачами; первого дня он чувствовал сильную усталость, но, позже набравшись сил и экономя их, холодными утрами выбираясь в дорогу и отдыхая в полдень, уже почти не чувствовал усталости. Ксендзы никогда не отказывали в ночлеге и в кое-какой еде, хоть некоторые пожимали плечами и улыбались этому его путешествия в Краков, не веря, чтобы подросток мог справиться своими силами, среди большого города, в котором легче было испортиться, чем чему-нибудь научиться. Некоторые советовали заняться ремеслом, не зная, что он был шляхтичем, другие отчитывали за непослушание родительской воле.