Стременчик

Все разделились на группы, кто-то ушёл, можно было увидеть горячие и оживлённые обсуждения и совещания, и только спустя пару часов палатин Гедревар выступил с ответом от имени собравшихся. Он объяснил, как и почему выбрали Владислава королём; это было сделано для более сильной обороны от иноверцев; думали, что все будут согласны, потому что и вдова Альбрехта была не против. В итоге этот первый и неизменный выбор он подтвердил нынешним единодушным криком.

Палатин говорил долго, горячо, уверяя короля в верности всех и готовности к самоотречению, чтобы он получил неразделённую корону. Принесли клятву верности и послушания.

Во время речи палатина ни один голос против не раздался, напротив того, постоянными криками подтверждали его слова… и всё собрание поднимало руки, казалось оживлённым чувством благодарности и готовностью к жертве.

Король едва поблагодарил в нескольких словах, прося, чтобы он не испытал разочарования.

«Для защиты и во благо этого государства я не пожалею сил!» – сказал он в конце.

Архиепископ Стригонский Дионисий первый со всеми сопровождающими его епископами поцеловал принесённый крест в знак присяги. После него палатин Гара и другие принесли клятву верности. По старой традиции короля потом подхватили на руки и подняли три раза вверх, с громким криком повели в костёл, где архиепископ затянул благодарственную песнь.

VI

Еще прежде, чем король вернулся в замок, магистр Грегор вместе с венгром Палочи, с которым, как мы помним, они познакомились в дороге, вышел из костёла, чтобы подышать свежим воздухом.

– Слава Богу, теперь всё закончено, хоть долго мы этого ждали, – сказал Палочи, который, общаясь с ним дольше, очень полюбил и поляков, и молодого пана. – Магистр Грегор, думайте теперь, как себе здесь так постелить, чтобы не скучать по Кракову. Мы вас уже не отпустим в Польшу.

Грегор из Санока бросил на него взгляд.

– Всё это только слова, – отвечал он наперекор Палочу, дразня его, – вы думаете о короне, а короны не имеете; мы же не дадим венчать нашего пана иначе как той благословенной, которую Эльза вам не даст.

Палочи сделал дивную гримасу.

– Мы на это найдём способ, – сказал он загадочно.

– Какой? Пожалуй, пошлёте поляков Вышеград захватить?

Гм? – ответил, улыбаясь, Грегор. – Вместе с короной нужно бы и королеву завоевать, а её ни наш господин не желает, ни мы для него.

– И без вышеградской найдётся освящённая корона, – сказал Палочи.

– Я не слышал, чтобы у вас была запасная, – прервал Грегор.

– Всё-таки вы сегодня на собрании собственными глазами видели Владислава Гару, которому была доверена охрана обеих корон. Он в наших руках, он нам должен либо корону отдать, либо…

Тут Палочи провёл рукой по горлу.

– Таких банов и магнатов, как он, – рассмеялся Грегор, – к смерти никогда не приговаривают; маленьких обезглавливают, большие уходят целыми… у нас есть на это поговорка.

– А у нас, – лихорадочно прервал Палочи, – у нас нет ни подобной поговорки, ни обычая; чем больше преступление, а совершил его муж, которому доверяли и доверили много, тем кара страшнее.

Грегор хотел обратить это в шутку, что венгра разгневало.

– Хоть отрубите Гаре голову, – произнёс он, – это корону не вернёт.

– Она должна быть у нас, или другая, которая стоила бы её, – добавил Палочи, поддерживая свою речь оживлёнными движениями, – потому что коронация неизбежна, тем более спешная и необходимая, чтобы первым уничтожить малютку Альбрехта.

– Помните только, – начал Грегор из Санока серьёзно, – вы знаете молодого пана, корона, которую вы бы запятнали кровью, или насилием для него завоевали, на его чистой голове не может лежать. У вас самого была возможность это понять; мы можем сказать, что только сейчас узнаём его ближе и лучше, потому что он на наших глазах распустился как цветок; это натура геройская, красивая, смелая, благородная, которая гнушается всякого насилия и измены.

Барону Гаре вы дали охранную грамоту, гарантирующую ему безопасность; скорее Владислав откажется от вашей короны, чем разрешит, чтобы хоть один волос упал с головы.

Палочи нахмурился.

– Будьте уверены, – сказал он, – что мы найдём выход из всего, а коронация должна быть скоро.

Грегор из Санока пожал плечами и, желая избежать дальнейшего спора, змолчал.

На следующий день, как прогнозировал Грегор, венгерские паны обвинили бана Владислава Гару, сторожа короны, в хищении и, не спрашивая короля, сразу взяли его под стражу; за его особу ответственность была на Шимоне, епископе Ягерском, палатине, и Николае из Фристада.

Король, чуть только встал, начал одеваться, когда Тарновский Гратус принёс ему эту новость. Послушного в других делах, где речь шла о чести, Владислава охватили сильное нетерпение и гнев. Он не хотел ждать прибытия панов, которые ему об этом объявят; послал за Гратусом, чтобы тут же пригласил к нему Гуниады и нескольких самых главных.

Его ближайшие соратники, привыкшие к его мягкости и доброте, ещё никогда не видели его таким взволнованным.

Едва Гуниады с канцлером показались на пороге, когда король живо подошёл к ним со сдвинутыми бровями.