СтремгLOVE

Доктор осознавал, что такая сложная штука, как взрослые отношения с дамой, тем более когда они продлились даже дольше, чем две или три встречи в койке, – это все никак не может уложиться в один-единственный слой, в один простой уровень. Нет! Получался мудреный пирог. Откуда и брался интерес к жизни. Мука, вода, сахар, соль, варенье – поодиночке это все довольно скучно. А когда сперва муку смешать с водой, да подкинуть дрожжей, а после дать тесту подняться, влепить в него начинку, и после в печь – так сразу другое дело, сразу начинала переть энергетика. В общем, Доктор осмысленно проходил все уровни, как в какой-нибудь компьютерной игре. Итак, на первом уровне он просто заехал по самые помидоры. На втором – думал о том, что никогда простой контакт слизистых оболочек еще не давал ему такого материального кайфа. На третьем уровне он думал о том, что случись вдруг так, что он бы ее никогда не встретил, то у него сложилось бы твердое ощущение, что жизнь прошла зря, и он бы с удовольствием застрелился; но он этого не мог бы, пожалуй, сделать, поскольку ведь не знал, чего лишен. И потому он думал о том, что вот, к счастью, он получил мудрость. А в это же самое время на первом уровне его пещеристое тело пульсировало и трепыхалось, и отвратительная слизь наподобие лягушечьей или улиточной впрыскивалась в нее, но ее это почему-то радовало так, как никогда не могла порадовать даже кукла, подаренная в давние бедные времена папой и мамой к Новому году, – так ее могли порадовать только детские обжимания с давнишним соседом Колей.

– Ну, любовь? Так ее не напасешь наперед, она как хлеб (привет Бёллю) молодых лет, а хлеб же впрок не складируется, он же заплесневеет. Это так специально придумано, чтоб люди ценили это явление. К примеру, один раз она выпадает, и человек успокаивается: вот, на всю жизнь обеспечен. После накал спадает, чувство засыхает. Человек остро чувствует несчастье: его обокрали, обделили, оскорбили в лучших чувствах! Все кончено, жизнь не удалась, раз так, можно расслабиться и спокойно, с чувством выполненного долга пить водку. Или другой путь: заняться сугубо материальной стороной жизни, делать бабки и жить в свое простое удовольствие. Но тут есть еще вариант для самых любопытных: добывать все заново – как уголь в шахте... Она говорит, что ее нельзя оставлять одну больше чем на две недели. Ну так и никого нельзя! Вы сами видели кучи доказательств на курортах, где собираются досужие (с досугом, что принципиально важно) одинокие люди, имеющие в своем распоряжении кусочек замкнутого пространства, – эти мысли по ходу дела пролетели у него в голове.

Он даже немного устал. Он был счастливый, весь мокрый, залитый потом, что ему напомнило про спортивную юность. Но все ж как-то неловко быть таким потным в присутствии девушки... Она как будто угадала его мысль про пот, хотя скорее не угадывала, но чувствовала его, она постаралась, и настроилась на его частоту, и сказала:

– Люблю потных мужиков.

И тут ему было непонятно: заметила ли она тень брезгливости, которую вызвало это удалое обобщение? Это множественное число.

– Так что ты мне рассказывала про Барби? – скомкал он неприятную тему.

– Барби?

– Ну, что их, типа, нельзя трахать.

– Но бывают же беременные Барби, у них в животе пружина и пупсик, он вытаскивается. Откуда же он берется?

– Не знаю.

– А я – да, как резиновая тетка из секс-шопа...

– Ты думаешь?

– Давай мы купим одну, и у нас будет любовь втроем. А потом ты к ней привыкнешь и тебе не будет одиноко, когда я уеду... Мужчины все ж нежнее, у них дырочка такая ма-а-ленькая... Такая девственная – туда ничего не засовывают. Не как у нас, – сказала она со страшной нежностью. – Такая маленькая могла б быть и у Барби, кстати. И Кен бы ее туда трахал.

Господи, какая чушь! Он пропускал мимо, как бы не слышал самых нежных и самых бесстыдных ее слов, от стеснения и потому что не знал, как отвечать. И откликался только на что-нибудь самое из сказанного невинное.

– А тебе самой не будет одиноко? И куда ты уедешь? Зачем? – назадавал он вопросов.

– Я тебе потом все расскажу... Ладно? Сейчас ведь и так хорошо, да?

– Ну, тогда давай рассказывай сейчас, как тебя зовут.

– А ты что, не знаешь?

– Откуда ж я могу знать, а?

– Грязный развратник! Тварь просто! Ты спишь с девушкой и даже не знаешь, как ее зовут!

– Кончай, кончай, ладно. Говори давай!

– Насчет кончать – это было б неплохо.

– Тьфу ты.

– Ладно... – Она легла на спину и, глядя в потолок, принялась декламировать: – Резиновую Зину купили в магазине... Я Зина, ты разве не догадался раньше?

– Зина! Вот это да. Зинка...

– Зачем ты так смотришь на меня? У тебя на лице написано все, что думаешь. Это опасно, ты себя не бережешь.

– А, плевать. Мне нечего скрывать от народа. Видно, ну и видно, и ладно. Там понятно, что про тебя много написано?

– Кажется, да; это-то меня и беспокоит.

– Да отчего ж это вдруг беспокоит?

– Ну... Я ведь не хотела. Я думала, это так... Ты не обижайся, но мне же удобно было у тебя тут отдыхать, когда я в засаде сидела.

– А, это насчет дедушки Ленина?