Стремительный поток

«Допустим, это так, – сказала она себе. – Допустим, ты влюблена в Кристофера Уинна, и что? Действительно ли ты ему нужна?» Джин не получала от него никаких вестей с тех пор, как покинула Гарстон. Лютер Калвин говорил, что карьере Уинна придет конец, если она выйдет за него замуж, но каменноликий утратил свои полномочия, его больше нет на сцене. В течение этих трагических недель всякий раз, когда Роза приносила поднос с письмами, Джин просматривала их с отчаянно бьющимся сердцем. От Кристофера не пришло ни одного письма. Если бы она действительно была ему дорога, то он наверняка написал бы, а возможно, даже приехал к ней… Графиня говорила, что любовь – это экстаз, агония, страдание. Для нее, для Джин, это была медленная пытка, чудовищный кошмар сомнений. Но даже если его чувства действительно глубоки, сможет ли она стать той женщиной, которая будет помогать ему, а не служить помехой в избранном им деле? Она, не прочитавшая в жизни ни одной молитвы?

Ни одной? Джин увидела себя в звоннице, вспомнила, как наблюдала за гигантским лучом, высвечивающим поле битвы стихий; вот снижающийся гидросамолет, плывущая крыша, человек, размахивающий руками, его отчаянный крик о помощи; вот он уходит с головой в свирепо бурлящую реку… Четко, будто по радио, она услышала собственную отчаянную мольбу: «О, Господи, спаси его!»

Это была молитва. Охваченная ужасом, Джин обратилась за помощью к Всевышнему с верой, которая всегда жила в ней, дремала в укромном уголке души, с верой, о которой она не подозревала.

Молитва прояснила ее разум, подсказала, что делать – звонить в колокола. Приглушенный, словно долетевший из-за завесы густого тумана, к ней вернулся голос Кристофера Уинна: «Ваши колокола дали мне силу, позволили выдержать».

Впредь она не будет безразличной к духовным ценностям, отрицать их влияние на бег своей жизни. Значит… В первый раз после трагической ночи наводнения Джин громко рассмеялась. Она похлопала по рулевому колесу рукой в перчатке и пробормотала.

– Эй, дорогуша, так недолго и в монастырь уйти. Бедная Фанчон – она совершенно не воспринимает тебя в черном.

Когда Джин въехала в город, шел нежный, пушистый снег. Деревья повсюду расцвели красными, зелеными, золотыми и серебряными огнями иллюминации. Реальность превратилась в сказку. В морозном воздухе раздавался радостный хрустальный звон колоколов. Когда последняя нота уплыла к реке и дальше – к морю, Джин посмотрела на часы – она уже опоздала к началу рождественской службы, но надеялась успеть на последний гимн.

Когда девушка остановилась перед воротами поместья «Хилл-Топ», в котором каждое окно было озарено свечами, припорошенная снегом фигура появилась в свете фар машины. Верный Эзри Баркер вышел ее поприветствовать!

– Ей богу, вот и ты, Джин! Счастливого Рождества! Твой папа пошел в церковь вместе с мисс Уинн. Они ждали тебя до последней минуты; но потом я сказал им, что буду оставаться здесь, пока ты не приедешь.

– Эзри, ты душка! Не мог бы ты сделать для меня еще кое-что?

– Только для тебя, а не для твоей Ужасной Сестрицы.

Джин засмеялась и прижала палец к губам:

– Тсс! Кажется, я улизнула от нее!

Баркер кивнул с самым серьезным видом:

– Тогда говори скорей, пока она не напала на след.

– Отправь, пожалуйста, мой багаж наверх и распорядись, чтобы кто-нибудь из прислуги перегнал мой родстер к дому мисс Фаррелл, когда я вернусь из церкви, и сказал, что мисс Рэндолф прислала ей эту машину.

– Ты шутишь, Джин?

– Нет, Эзри. Я проиграла пари. А сейчас на минутку забегу к графине и отправлюсь в церковь.

Великолепная Фанфани в черном платье, украшенном жемчугами, сидела в музыкальном зале, откинувшись на спинку кресла с искусной резьбой. Она очнулась от дремотной истомы, когда вошла внучка.

– Dio mio! Мое милое дитя! Я не знала, что ты приедешь.

– Я… я не могла остаться в Нью-Йорке. Вы и Хьюи – это все, что у меня есть.

Графиня указала на кресло рядом с собой:

– Присаживайся, Джин. – Ее блестящие зеленые глаза внезапно потемнели. – Я не знаю, с чем ты столкнулась в тот день, когда явилась в квартиру матери, и не хочу знать. Так или иначе, именно из-за этого она в тот вечер бросилась за тобой в Гарстон и ворвалась ко мне с криком: «Где Джин, мама? Я должна ее увидеть. Я должна с ней поговорить. Клянусь, она все неправильно поняла. Я не могу потерять ее, не могу. Она – это все, что у меня есть, мама, все, что у меня есть. Помоги мне ей объяснить. Джин неправильно поняла…» – Графиня смахнула слезы, прежде чем продолжить: – Ты знаешь, что случилось потом. Кристофер Уинн сказал бы, что она просто «вышла в другую комнату». – Ее голос понизился до шепота, голова поникла, взгляд был устремлен прямо, будто она старалась разглядеть что-то через невидимую вуаль. – Объединенная церковь отказалась от моего дара. Кристофер Уинн должен быть благодарен Богу за то, что синьор Кальвино и его дочь убрались с его пути. – Она усмехнулась. – Надо будет подкупить девчонку Салли-Мэй, чтобы рассказала, что ее дядя ответил, когда малышка Сью сделала ему предложение.

– Салли-Мэй ничего не расскажет.