Стремительный

— Я гнил в тюрьме пока ты встречалась с этим придурком, могу поспорить он даже не знает главного о тебе, — он засунул ещё три пальца внутрь, разрушая мою концентрацию. — Он доводил тебя до такого состояния?

Я зажмурилась и начала считать. Пять секунд вдох, задержать, пять секунд выдох.

— Ответь мне!

— Нет.

Поцелуи Лукаса и его руки не заставляли меня что-либо чувствовать, но Райф… он заставлял меня ощущать все. Я проглотила чувство ненависти, застывшее у меня в горле, пытаясь игнорировать его пальцы блуждающие внутри, но сдавленный стон все-таки сбежал с моих уст.

— Ты хочешь, что бы я остановился?

Да.

— Нет.

Я вцепилась пальцами в решетку для поддержки, я едва дышала, когда его палец начал кружить на моем клиторе.

— Раайф!

Я толкнула свои бедра навстречу его пальцам, слезы текли по моим щекам. Он укусил меня за шею, и я резко вдохнула. Мой пульс подстроился под движения его языка.

Этого не будет. Мое тело не подведет меня опять. Нет, нет, нет, нет…

— Я все еще помню, как обращаться с женщинами, — сказал он. — Могу поспорить, мои пальцы это лучшее, что тебя трахало в жизни. Можешь представить, что будет, если я засуну свой язык в твою киску?

Он лизнул мою шею, и я хныкнула, как все было хорошо. Я представила себя, лежащей на спине, широко расставив ноги, его темные волосы мелькают меж моими бедрами. Это фантазия слишком острая, и меня унесло в открытый космос. Я видела небеса.

— Я скоро кончу, — рыдала я.

— Да, милая. Наслаждайся, потому что это больше не повторится.

Я вцепилась в его темную футболку, моя спина выгнулась, а колени предательски дрожали. Оргазм волнами обрушился на его пальцы, каждый был более интенсивный, чем предыдущий, и каждый заполнял мое сердце, с позором отяжеляя мою грудь. Содрагаясь на волнах, я стонала его имя, что больше походило на звуки кота, которого мучают. Потом когда мой пульс замедлился, я рухнула на пол.

— Ты в моей власти. Ты не будешь есть, пока я не скажу, ты не будешь пить. Ты не пойдешь в душ или не оденешься, пока я не разрешу. Я контролирую каждый кусочек твоего тела, включая твою киску.

Я отвернулась, потому что мне было больно смотреть в его лицо, но он схватил мой подбородок и заставил меня встретиться с ним взглядом.

— Ты будешь зарабатывать каждую долбаную привилегию, которая только известна человеку. Ты поняла меня?

— Да.

Сила его ярости проникла в глубь меня, и я была готова согласиться со всем в тот момент.

— Ты никто для меня Алекс. И никогда не будешь большим, чем тело для секса.

По моему сердцу прошла огромная трещина, образуя бездонную пропасть, которая останется там навсегда. Я смотрела ему вслед, когда он уходил, слезы текли по моим щекам, одна за другой в бесконечном потоке сожаления. Он вышел из моей тюрьмы, не оглядываясь, и закрыл свое сердце на замок. Он нагнулся, чтобы взять кучу аккуратно сложенной одежды, моей одежды, судя по всему, а потом вышел. Мгновением позже свет выключился.

Полная темнота.

Я не могла перестать плакать. Не потому что была напугана. Не потому что он унизил меня. Я закрыла лицо в рыданиях потому, что его полное презрении резало мне душу. И теперь я знала. Он собирался сломать меня.

Четвертая глава Кодекс

Райф

Я врал сквозь мои гребаные зубы. Она имела значение для меня, именно поэтому она была внизу, в этой тюрьме. Если бы она не значила ничего, я бы, в первую очередь, не хотел ее. Мускатный аромат ее тела остался на мне, я сосал свои пальцы, не в состоянии противиться желанию попробовать её вкус. Я не мог ждать, когда раздвину эти бедра, смогу впиться пальцами в её мягкую кожу и засунуть свой язык в ее лоно.

Прежде чем она отпустила меня, я сделал самую тупую, благородную вещь. Я выдержал дистанцию, хотя был бы рад послать все к черту. Однажды, она уже дразнила меня за игрой в бильярд, утверждая, что она непобедима. Мы играли отчаянно, все время разговаривая о фильмах ужасов и альтернативной рок музыке. Она любила ужастики и ненавидела рок. Неудивительно, ведь она обожала пианино.

Я проиграл ей первую партию. Во время второй она уступила и попросила помочь ей принять позу для финального удара. Это был первый раз, когда я признал знакомое покалывание, пронявшее меня, когда я склонился над ней, мои руки скользили по ее, помогая настроить удар чтобы выиграть партию.

Слишком поздно я понял, что она использовала эту игру в качестве уловки, чтобы побыть со мной. Мы отскочили друг от друга, когда Зак начал подниматься по лестнице, и не должны были смотреть друг на друга, так как он был бы в ярости. То, что он держал её в ежовых рукавицах, было не в новинку. Ребята не могли даже пройти рядом с ней, не получив от него, но он должен был знать больше, когда пришел ко мне. Кроме помощи игры в бильярд, я больше ничего не мог ей дать. Двадцать один и пятнадцать — не совместимый возраст.

Я больше не прикасался к ней, до того дня, после смерти её мамы. Я нуждался в ней, я хотел забрать часть её боли.