Стремнина

Яна же, слава богу, работала, по вечерам занималась в университете, но едва оказывалась дома, как начинались её распри с мужем. Он в который уже раз твердил, что не намерен жить в квартире с её родителями, что это противоречит его представлениям о статусе мужчины в семье. И в очередной раз горячо убеждал Яну выехать на постоянное место жительства на его родину.

Стояла августовская жара, хотя ночи по контрасту были прохладными. Скоро — осень. Марина вспоминала, как во времена её юности вдоль улиц Алма-Аты пролегали арыки, по которым всегда струилась чистая прохладная вода, берущая начало в ледниках гор Заилийского Алатау. Они поили корни деревьев, которыми славился этот южный город, называемый тогда городом-садом. Они долго сохраняли своё зелёное убранство, не то что сейчас, когда все арыки давно пересохли и за ними никто не следит. Бедные деревья «раздеваются» уже в августе, а сохранившаяся кое-где и пока не пожелтевшая листва покрылась слоем пыли. Вид города грустный и неухоженный, думала Марина Михайловна, глядя из окна троллейбуса.

Держа в руках тяжёлую сумку с продуктами, Марина направлялась с очередным еженедельным визитом к своей давней пожилой знакомой, которая много лет была близкой приятельницей её матери. Эту женщину звали Мария Ивановна. Когда-то перед войной она, в ту пору ещё Маруся, полюбила красивого сильного парня, с которым, увы, не успела сочетаться браком. Помешала война. Возлюбленный Маруси ушёл на фронт и, как многие мужчины тогда, не вернулся. Маруся больше никого не смогла полюбить, навсегда сохранив верность своему парню. Продолжала жить вместе с родителями, которым дарила всю свою любовь и внимание. При этом зарабатывала на хлеб насущный в проектном институте, разводила на небольшом участке земли розы и георгины, выращивала на крохотном огородике овощи, а уж сколько было у неё всякой работы по дому, не перескажешь. Когда родители ушли из жизни, Марья осталась куковать одна. Только один человек скрашивал её одиночество — мать Марины, Александра Васильевна, которая жила неподалёку. Женщины по возрасту были ровесницами и симпатизировали друг другу. Марина помнит, какими уютными были те посиделки. В ту пору, ещё подростком, она любила слушать взрослые разговоры «за жизнь». Александра Васильевна вместо угощения высыпала на тарелку гору семечек и под тихое их шелушение юная Марина «мотала на ус» разные истории и ситуации из жизни.

Не имея близких, Мария Ивановна была всем сердцем привязана к семье своей приятельницы, а в Маринке вообще души не чаяла. Когда-то, в далёком детстве, когда Марина ещё только училась первым словам, у неё вместо «Маруся» почему-то выходило «Муля». С лёгкой руки девочки все стали шутливо называть Марию Ивановну Мулей, а потом вообще привыкли к этому имени. Даже на работе её так звали. Когда ребёнок подрос, Муля стала часто забирать её по выходным к себе, развлекала, водила в кино или в парк, а по большим советским праздникам вместе с ней ходила на демонстрации.

С годами их душевная связь только окрепла. Как-то у Марины вырвалось: «Муля для меня как вторая мама». Настоящая мама неодобрительно покосилась на неё:

— Да как же так? Как ты можешь сравнивать Мулю со мной?..

Марина поняла тогда, что обидела её необдуманной фразой. Подошла к матери, обняла, извинилась. С тех пор никогда больше не говорила вслух о своей привязанности к Муле, хотя любовь к этой доброй женщине сохранила на всю жизнь. Когда Марина вышла замуж и родила сына, Муля привязалась к нему, как к родному внуку. Теперь она опекала уже его, забирала на выходные, посвящая Костику, как когда-то Маринке, всё своё время.

Так случилось, что своих свекровь, отца и мать Марина похоронила раньше. Привыкшая постоянно опекать их, она очень тосковала по старичкам. Последние девять лет своей жизни они жили вместе с семьёй Марины, и дочь всячески старалась скрасить их старость. За эти годы подросли дети. Марина разрывалась между ними — самыми близкими и дорогими ей людьми, но никогда не забывала и о Муле. В годы, когда продукты стали дефицитом, «доставала» их в бесконечных очередях и для старенькой одинокой Мули.

Вот, и сейчас она ехала с тяжёлой поклажей, в которой были молоко, мясо, яйца, хлеб. Муля открыла дверь можно сказать на ощупь, потому что с недавних пор почти ослепла. Ей стало трудно готовить для себя, то и дело сыпала крупу мимо кастрюли. Марине было больно видеть её немощь, и однажды не выдержав, она сказала:

— Муль, не могу больше — переживаю за тебя! Думаю, что тебе надо переехать к нам. Ведь ты уже не в состоянии себя обслуживать. А я буду заботиться о тебе и, к тому же, буду спокойна — ты под присмотром. Пожалуйста, соглашайся! Ты же знаешь, как я тебя люблю. Теперь, когда рядом со мной нет мамы, ты заменишь мне её, пусть частично. Ради бога, не говори «нет»!

— Мариша, но… как же… ведь у вас такая теснота, куда же ещё и меня-то поместить?