Стрежень (= Юноша и машина)

Забор рядом с поселковой чайной; хороший забор - высокий, плотный, дающий отличную тень; и трава под ним мягкая и словно специально посаженная для того, чтобы Ульян Тихий положил на нее голову. Спит Ульян. Даже храпит на виду у всех прохожих. Лохматый, грязный, оборванный.

Возле Ульяна стоят четверо мальчишек, женщина и двое подвыпивших мужчин, которые, слегка покачиваюсь, изучают Ульяна. Один одет в гимнастерку и галифе, заправленные в белые шерстяные чулки, другой - и просторном костюме с диковинно широкими брюками. Женщина с такой горечью смотрит на Ульяна, словно оп ей родной человек.

Полдневное солнце полыхает в небе, тени прохладны, коротки; небо ясное, голубое, высокое. Серый баклан с острыми крыльями парит, повертывается, кидается к воде, поднимается к солнцу. Карташево отдыхает, работает по домашности, спит в душистых палисадниках. Выходной день!

Ульян скрипит зубами, стонет.

- Не меньше литра употребил! - говорит тот, что в галифе. - Может, и поболе.

Бочка, а не человек. Я пол-литры стравил в себя, и - будет! Человек завсегда должон норму знать!

- Не бреши! -усмехается мужик в широких штанах, тощий и длинный. Стакан поверх пол-литры выгрохотал!

- Это, кажись, было! Стакан, это правильно! Значит, семьсот, а ничего, не пьяный!

- Пьяный! - убежденно говорит тощий. - Ты, парень, здорово пьяный!

- Все могет быть! Со стороны виднее, дядя Герман! - охотно соглашается тот, что в галифе. - Он теперь, братцы, здеся до утра. Вот от этого пьяницы и образуются. Коли ты пьешь, а ночуешь дома, это ничего, это можно, дядя Герман. А вот ежели под забором... - Он повышает голос, покачивается. - Вот ежели под забором - значит пьяница.

- Ты тоже раз под забором... ночевал! -упрямо замечает тощий.

- Раз не считается. Оплошка вышла! Вот я и говорю, дома лучше ночевать. Опять же кровать, утром с жинки соленого огурца вытребуешь...

- Она тебе даст огурца! -усмехается тощий.

- Пущай не даст... сам возьму!

- Он, дяденьки, без дома! - печально говорит русоволосый парнишка. - Он один! - И, подумав, со страхом добавляет: - В тюрьме сидел...

- В тюрьме не пример! - упрямится тощий мужичонка. - Ты, парнишка, от тюрьмы и от сумы не закаивайся. Вот! Тюрьма, она может вдруг прийти... Это ты разумей!

- Может, его домой отнесть? - задумывается тот, что в галифе. - Пили вместях, разговоры разговаривали...

- Тяжелый, не утащишь.

- Это конечно!..

Женщина все стоит, пригорюнившись. И светит солнце, и Карташево идет мимо пьяного Ульяна: проходят нарядные женщины - отворачиваются; проходит продавец сельпо Иван Иванович - отворачивается; шествует мимо степенный мужчина - отворачивается.

Только ребятишки, женщина да двое собутыльников стоят над Ульяном. Рыбаков нет в поселке: кто на ягодах, кто рубит новый дом, кто тихонько, помаленьку полавливает рыбу в протоках - не для государства, для себя. В чайной тоже пустовато, гулко с тех пор, как оттуда выбрался Ульян с приятелями.

К забору чайной подъезжают на мотоцикле Виктория и Степка. Он соскакивает, растолкав ребятишек, пробивается к Ульяну, наклоняется. В нос бьет водочным перегаром, селедкой, махоркой. Ульян лежит неподвижно, раскинув руки, дышит неслышно, и можно подумать, что он мертв. Пробравшаяся за Степкой Виктория отшатывается, на лице ее появляется ужас - так отвратителен, страшен Ульян.

- Какое безобразие! -шепчет Виктория. Пьяных людей она, конечно, видела, но никогда пьяный человек не был ей знаком так хорошо, как знаком Ульян. Сейчас перед ней лежал тот, с кем она работала, сидела за обеденным столом. И он, этот человек, лежит на виду у всего поселка, и она стоит рядом с ним и даже наклоняется к нему, и тощий мужичонка, увидев это, говорит:

- Робят вместе... Это его друзьяки!

Как ошпаренная, Виктория отбегает от Ульяна; Виктории кажется, что эти осудительные слова относятся не к Ульяну, а к ней. Она хочет пресечь, осадить мужика, чтобы он не смел думать о ней плохо; она проталкивается к нему, но ей больно наступают на ногу, она резко оборачивается и видит Наталью Колотовкину, за которой неохотно пробирается Семен Кружилин.

- Тут такое делается! - горячо говорит Виктория Наталье.

Наталья, не слушая ее, зло и насмешливо толкает Ульяна ногой, резко приказывает:

- Степка, помоги! Семен, не стой!

Пожав плечами и что-то пробормотав, Семен пробирается к Ульяну, берет его за плечи, приподнимает, Степка тоже, и они несут его к мотоциклу. Наталья орет на мужиков и мальчишек: "Пошли прочь! Кому говорят!" Ульяна кое-как прилаживают на заднее сиденье Семенова мотоцикла, Степка садится позади него, чтобы придерживать руками, а Наталья разгоняет мальчишек, мужику же в галифе подносит под нос здоровенный кулак.

- Вали домой, Анисим, вали, а то хуже будет! - кричит она.

Когда Ульяна увозят, Виктория остается с Натальей. Обе сначала молчат, потом Наталья усмехается.

- Пьянчужка несчастный!

- Не вижу ничего смешного! -строго говорит Виктория. - Он снова не выйдет на работу!

И тогда Наталья переполняется гневом, кричит, машет кулаками.

- Только пусть не выйдет! Жива не буду, побью! - И, стуча туфлями по тротуару, уходит.