Стриптиз Жар-птицы

– Да, – кивнула девчонка, – только их дома по-разному зовут, старуха на Муру отзывается. Уж не знаю почему, но к ней все так обращаются. Глупо, правда?

Я улыбнулась. На мой взгляд, вовсе не глупо. Чем теплее отношения в семье, тем больше милых прозвищ существует у близких людей. Те, кто не испытывает добрых чувств к старшему поколению, будут говорить «бабка», «старуха» или найдут другие грубые слова. «Мура» свидетельствует о том, что пожилую даму нежно любят. Вот Дана тоже зовет свекровь Жозей, ни разу я не слышала, чтобы Гарибальди обращалась к ней официально: Антонина Михайловна…

– Мура так Мура, – пожала я плечами. – Главное, скажи: я привела женщину, которая пишет книгу о прошлом института, где работал Матвей Колосков. Заказ сделан серией «ЖЗЛ».

– Как? – разинула рот Олеся.

– Неважно, – отмахнулась я, – ты только познакомь меня с Мурой, и забудем о мобильном.

– Ладно, – обрадовалась Олеся и ткнула пальцем в звонок.

Дверь распахнулась сразу.

– Лесенька! – с улыбкой посмотрела на девушку пожилая дама, одетая в темно-синее платье с белыми пуговицами. – А Жаннуся только что уехала. Они с мамой в город подались. Позвони ей скорей, наверное, они еще до шоссе не добрались, могут за тобой вернуться.

– Ага, щас наберу, – откликнулась Филимонова. – Мура, это Виолетта, она книжку пишет, хочет с тобой поговорить! Ну, я побегу, вы тут без меня ля-ля…

Не успела я моргнуть, как девчонка ужом соскользнула с крыльца и юркнула за угол теремка.

– Здравствуйте, – приветливо улыбнулась Мура, – уж извините, Олеся такая торопыга, не представила вас должным образом. Речь идет о диссертации? Вы новая аспирантка Антона Павловича? Извините, зять на службе.

Я улыбнулась в ответ:

– Меня зовут не Виолетта, а Виола. Фамилия моя Тараканова. Надеюсь, она не покажется вам смешной.

– Что вы, душенька, – склонила Мура голову набок, – как можно смеяться над тем, что досталось от предков. Насколько я знаю, Таракановы старинный род, уходящий корнями в глубину веков. Вот первый Бирк поселился на Руси во времена Петра Первого. Царь-реформатор вывез его из Германии. Говорят, тот немец был врачом, но, как вы понимаете, это семейная легенда. И, если разобраться, по сути, он мне не кровный родственник. Я урожденная Астахова, Бирк стала, выйдя замуж. Проходите в дом, нелепо стоять на пороге.

Проведя нежданную гостью в просторную, немного темную комнату, Мура радушно предложила:

– Садитесь и изложите свое дело.

Я опустилась на черный кожаный диван. Вот уж не предполагала, что у кого-то еще сохранилась подобная мебель: огромная спинка, над ней полка со статуэтками, подлокотники шириной с табуретку и высокие, пухлые подушки в качестве сиденья. Впрочем, кресло, в котором устроилась Мура, смотрелось еще более древним. Откровенно старым выглядел и оранжевый абажур с бахромой, висевший над круглым обеденным столом, застеленным темно-бордовой плюшевой скатертью.

– В прошлом я преподаватель немецкого языка, а сейчас пишу книги, – завела я разговор. – Некоторое время назад серия «Жизнь замечательных людей» сделала мне заказ на повесть об институте, которым в свое время руководил Матвей Витальевич Колосков. Увы, в архивах сохранилось мало материала, поэтому я пытаюсь найти бывших сотрудников и поговорить с ними. Ваш муж, Феликс Бирк, вроде работал с Колосковым?

Лицо Муры вытянулось.

– Как лучше к вам обращаться? – тихо осведомилась она. – Просто Виола, без отчества?

– Хорошие знакомые зовут Вилкой. – Я попыталась установить контакт.

Мура кивнула:

– Ваша книга будет посвящена институту или сугубо Матвею?

– Намереваюсь написать историю коллектива, а Колосков долгое время стоял во главе его.

– Понятно, – протянула Мура, сложила руки на коленях и уставилась в окно, полузакрытое темно-синей гардиной.

В гостиной повисла напряженная тишина, мне стало не по себе. Но тут хозяйка не совсем уверенно продолжила беседу:

– История не всегда похожа на свежий пряник.

– Понимаю.

– Правда порой столь неприятна, что лучше соврать.

– Может, и так, – согласилась я.

– Придется сказать о Матвее не самые лучшие слова.

– У меня в планах нет намерения создать панегирик Колоскову, – быстро сказала я, – издатели «ЖЗЛ» будут рады острому материалу.

Мура вновь уставилась в окно.

– Матвей давно умер.

– Я знаю.

– Очень многие из нашего поколения ушли на тот свет.

– Ну… да, – пробормотала я, не понимая, куда клонит Бирк.

– Мало осталось непосредственных свидетелей тех событий, – протянула Мура, – а воспоминания, как правило, грешат субъективностью. Порой доходит до смешного. Был такой Моисей Абрамович Кац. Слышали о нем?

– В принципе… где-то читала, – обтекаемо ответила я.

Мура засмеялась: