Стриптиз Жар-птицы

– Неправда! – взвизгнула тетка. – Молчу, как еж на поляне!

– Ладно, – незлобиво согласилась я, – сама объясню. Расторгуеву надо арестовать.

– Этта почему? – нахмурился Грибков.

– Ложные показания, обман лица, производящего дознание, с целью скрыть ценную для следствия информацию карается лишением свободы сроком на десять лет с отбыванием наказания в колонии строгого режима без права переписки и с конфискацией имущества, – оттарабанила я, совершенно не опасаясь, что милиционер и Расторгуева упрекнут меня во вранье. Вера не знает законов, Грибков, похоже, тоже не слишком юридически подкован.

– Ах ты, мент поганый! – кинулась на Глеба Верка. – Кто мне велел глупость пороть? Кто со страху перед Наташкой в штаны наложил? Обещал: «Сам оформлю случай. Никто не подкопается». И че? Она говорит, из окна лишь елки видать, земли не различить!

– Тише, дура, – попытался купировать скандал участковый, но лишь сильней раздразнил испуганную бабу.

– Ща я тебе морду-то расцарапаю! – в ажиотаже пообещала Вера. – Объясняй потом Наташке, откуда отметины!

И, выставив вперед руки, она кинулась на Глеба. Мы с Грибковым попытались скрутить тетку и в конце концов одержали над ней верх. Победа досталась нам непросто, у Глеба Сергеевича под глазом начал наливаться синяк, я лишилась нескольких прядей волос – рыхлая Вера в драке продемонстрировала ярость тигрицы и недюжинную силу.

– Сука ты! – с отчаянием произнес Глеб, трогая кожу под веком. – Чего я жене скажу?

– Правду. Как всегда, одну лишь правду, – заржала Расторгуева. – Что мы трахались и я тебе пяткой по рылу запузырила! Ты же любишь Камасутру, пузан хвостатый?

Неожиданно мне стало смешно. Оказывается, Грибков местный мачо, этакий Казанова из Евстигнеевки. А Вера знает про Камасутру! Хм, сексуальная революция добралась до российских деревень… Глебу очень подходит прозвище «пузан хвостатый», хотя никакого атавистического отростка у него явно нет. Думаю, если бы люди имели хвосты, Камасутра оказалась бы на треть толще.

– Значит, вы любовники? – констатировала я.

– Не надо столь резко высказываться, – возразил Глеб. – Ну… так, проводим вместе время… Я женат.

– Ха! – подскочила Вера. – Трус! Ща все расскажу! Пущай пузана с конфискацией посодют! То-то Наташке радость будет… А Дане так и надо. Шантажерка! Сука!

– Тише… умоляю, не надо шума… – стонал Грибков. – Я представитель закона… В форме, при погонах…

– Всем заткнуться! – приказала я. – Сесть по разным углам, встряхнуться и говорить по очереди. Вера, ты первая!

Через полчаса я стала обладательницей не очень ценных, а вернее, банальных сведений. Вера и Глеб изменяют своим вторым половинам. Супруг Расторгуевой вечно пьян и не обращает внимания на Веру, зато жена Грибкова Наташа подозрительна и ревнива, она великолепно знает о его кобелиной сущности и предупредила ловеласа:

– Пронюхаю о походе налево – уничтожу. Из дома выселю, а машина и сберкнижка на меня оформлены. Голым уйдешь! Да еще начальству твоему кое-что рассказать могу.

Глеб Сергеевич перепугался. За ним водятся мелкие нарушения по службе, да и нажитого имущества лишаться не хочется. Поэтому он заверил Нату:

– Дорогая, ты единственная моя любовь!

– Смотри! – пригрозила супруга.

Теперь понимаете, как испугался Грибков, когда Вера позвонила ему и зашептала:

– Беда! Нас кто-то засек!

Участковый кинулся к любовнице, а та показала ему записку с простым, но впечатляющим текстом: «Знаю все. Молчание стоит пять тысяч долларов. Если через неделю не получу денег, о вашей тайне узнают все».

На воре, как говорится, шапка горит. Парочка живо скумекала, что за их постельными упражнениями наблюдал чужой глаз. Глеб Сергеевич собрал всю свою дедукцию в кучку и понял: в Евстигнеевке есть только одна личность, способная раскрыть их тайну, – Дана Гарибальди.

– Почему именно она? – изумилась я.

Участковый поскреб пальцем макушку.

– Логические вычисления. Мы для утех удачное место нашли – у Верки на чердаке. Там никто нам помешать не мог. Наташка в чужой дом не попрет, Колька вечно пьян, ему по лестнице туда не залезть. Вот только…

Он замолчал.

– Дальше! – приказала я.

– Жарко там очень, – нехотя признался Глеб, – я сильно потею, а Верка злится.

– Неприятно ведь, когда к тебе мужик прилипает. Скажи, я права? – по-свойски воскликнула Расторгуева. – Окон на чердаке нет, вот он и выдумал… Все беды от него, дурака!

– Я часть стены выпилил, типа двери получилось, и отставлял ее в сторону, – вздохнув, пояснил Грибков. – Хорошо, ветерок дует, и небо видно… Да не подумал, что с третьего этажа дома Гарибальди мы – как на ладони. Больше некому было нас узыркать! А как письмо пришло, так меня и стукнуло: она! На принтере отпечатано, без адреса, в простом конверте.

– Надеюсь, вы отправили бумагу в лабораторию, чтобы ее изучили специалисты? – прикинулась я идиоткой.

– Нет, – мрачно сказал Глеб, – это личная ситуация. Сам решил разобраться.

– Убив Гарибальди? – подытожила я.

– Ты глупости-то не болтай! – побагровел мент. – Я к ней Верку отправил для разговора.

– Интересно… – процедила я.