Политика превратилась для парижан в новую и притягательную форму развлечения. В те дни, когда парижане слушали ораторов, раздавались вопли восторга, ибо ораторы внушали, что отныне им предстоит самим управлять государством. «До сих пор это престижное занятие было привилегией профессиональных политиков или знатных дворян, получавших эту привилегию по своему рождению. Государственные тайны и груз ответственности за свою деятельность передавались ими от отца к сыну. Буржуазия, словно изголодавшаяся толпа, ринулась без оглядки в этот новый для неё вид развлечений: речи, листовки, сотни различных газет, бесконечные заседания – ничто не могло удовлетворить её жадность в этом новом для неё занятии: каждый хотел участвовать в той игре, которая называлась „парламент”, точно как в игре в солдатики. В связи с этим возникли различные клубы, и революция стала вырождаться и изменила направление своего развития, сошла с намеченного пути» (G. Lenotre) (Ленотр). Один за другим появлялись, словно грибы после дождя, многочисленные клубы, которые стремились рассматривать все политические вопросы, обсуждавшиеся избранным народом Национальным собранием, при этом они ещё хотели оказывать на их решение своё влияние. Таким образом любая попытка ввести подлинную демократию была обречена на провал.
Ромм и Павел вступили в пресловутый клуб якобинцев, собрания которого происходили в церкви на “Place du Marche St. Honore” (Рыночной площади Санкт Оноре). 7 августа 1790 года Очер получил диплом с большой печатью, на которой была изображена французская лилия – гербовый цветок французских королей – и написан девиз «Жить свободным или умереть». Диплом был подписан Барнавом (Barnave) и тремя секретарями: Мюллером, Моретоном и человеком с обезоруживающим псевдонимом “Populus”. Королевская лилия вскоре была заменена революционной эмблемой – фригийской шапочкой.
«Клуб якобинцев», который первоначально был известен под названием «Клуб конституции», а ещё раньше «Клуб Брехтона», стал в скором времени самым страшным и мощным инструментом революции, он определял ход будущих событий, а атмосфера ужаса, которая от него исходила, распространилась по всей Франции. Заседания клуба являли собой смехотворную пародию на античность и проходили в духе избытка чувств и пустословия. Такие высказывания, как «облака покрывают наш горизонт, но сияющие лучи свободы пронизывают самые тёмные уголки, в которых буйно расцвели гнусные интриги» (Ленотр), были полны наивности и лишены малейшего юмора. Этот стиль с частым злоупотреблением метафорами настойчиво внедрялся и продолжал существовать в политических лозунгах будущих поколений. В скором времени стали всё больше и больше воцаряться разгул грабежей и разбой, присвоение государственных средств и воровство, не знающее границ. Однако, при помощи бесчисленных обращений, все энергичные действия направлялись сначала в определённое русло. Ромм без раздумий бросился в эти дела, чувствуя себя в этой кутерьме, как рыба в воде. Ему и в голову не приходило, что его старания сделать из своего воспитанника нечто вроде революционера, которого ценили его друзья в родном Риоме, вряд ли соответствовали его обязанностям подготовить Павла к той жизни, которая ему была предназначена.
Отныне Ромма словно подменили. За одну ночь он предал забвению свою отрешённость, свою преданность науке. Без всякого колебания он стал злоупотреблять доверием, которое ему оказывал добродушный и великодушный граф Александр Сергеевич Строганов, всегда относившийся к Ромму, как к другу.
Де Барант (De Barante), который в это время встретил Ромма, обращает внимание «на мрачный фанатизм и циничное проявление внешней опустошённости. Преисполненный безмерной гордыней и тщеславием, его аскетизм омрачался лишь завистью ко всем аристократам, ко всем богачам и талантливым людям. Он публично проповедовал аскетизм и проявлял буквально ко всему невероятную нетерпимость. Ему с лёгкостью удалось внушить многочисленным патриотам из его родного Риома самое высокое мнение о своих талантах и достоинствах. Ромм, в самом деле, обладал определёнными знаниями, однако он всегда затруднялся высказывать свои мысли в устной или письменной форме. Зато он владел искусством многих демагогов находить признание у невежд».
Даже его биограф де Виссак (de Vissac), который сверх всякой меры подчёркивает достоинства Ромма, нехотя вынужден признать: «Политическая деятельность Павла Очера, без всякого сомнения, не соответствовала принципам семьи Строгановых, которые доверили иностранцу воспитание и образование, будущее своего наследника… Если бы его воспитатель в такой степени не был ослеплён собственным воодушевлением, он должен был бы заметить, что самым злостным образом злоупотребляет доверием своего воспитанника».