Строгий режим

Солома ходил туда-сюда по полу камеры, застеленному цветными покрывалами вроде ковров, и размышлял над полученной из камеры 91 малявой. В ней сообщалось о вновь прибывших людях и он думал, где же он слышал это имя – Олег Плетнёв. Он почёсывал свой затылок и время от времени поглядывал в листок бумаги, в ту самую малявку, чтобы ещё раз прочитать имя.

– Паха, – подошёл он к одному из своих сокамерников, сидящему на шконке и читающему другие малявы, – прыгни на кабуру, спроси-ка у Деда, кто такой Олег Плетнёв? Плетень ещё скажи на всякий случай, может так знает?

Паха был раздет по пояс и когда он запрыгивал на верхнюю шконку, чтобы добраться до проделанного в потолке отверстия, купола церкви на его спине зашевелились.

– Девять шесть! – негромко крикнул Паха в это отверстие.

– Да-да, – послышалось оттуда.

– Дай-ка там Деда на кабуру.

Сверху послышался какой-то шорох и уже другой хриплый голос произнёс:

– Говори, Паха.

– Ты Олега Плетнёва не знаешь такого? Плетня? – спросил Паха.

– Конечно знаю, – повысился голос Деда, – это ж Ларионовский. Он что, здесь что ли? Вон Хромой его хорошо знает, надо мной сидит на больничке.

Паха посмотрел на Солому.

– Да, здесь, Дед. В отстойник заехал, в семь четыре, – сказал сам Солома. Он хорошо слышал Деда и тот его тоже слышал. Таким образом Паха, находясь возле этого отверстия в потолке, мог разговаривать даже с камерой, находящейся ещё выше его соседей сверху, и Солома сказал Деду: – А ну дёрни его на зелёную, мы поговорим с ним.

Паха, находясь возле отверстия, которое заключённые называли кабурой, хорошо слышал, как сверху кто-то кричал: «Один один четыре, на зелёную Хромого!» Затем послышался голос самого Хромого, но уже не так отчётливо, как голос Деда, и слышал его теперь только Паха.

– Да-а, – кричал ему Хромой сверху.

– Хромой, здорово. О Плетнёве Олеге что можешь сказать? – крикнул прямо в кабуру Паха.

– Здорово, Паха. Да гандон это. С Серым работал. Они Чеха нашего замочили, и ещё кое-кого из людей правильных. Может, и Бандита они грохнули.

Пока Паха передавал слова Хромого Соломе, ему хорошо был слышен голос Деда сверху, который кричал Хромому, что Плетнёв заехал в семь четыре. Не успел Паха сказать ещё всю информацию, как Хромой уже кричал ему сверху.

– Порвать его надо, Паха, пока есть возможность. А то прочухает, что я здесь, на лыжи встанет, сука.

– Понятно, Хромой, – ответил ему Паха. – Ладно, определимся. Пойдём пока.

Он спрыгнул на пол и передал весь разговор Соломе. Тот задумался надолго, но из задумчивости его вывел голос Деда, который кричал сверху.

– Саня, вон Хромой орёт сверху, что порвать волка этого надо. А то он скоблянёт.

– Ладно, ладно Хромой, – ответил ему Солома, – разберёмся. До утра один хер никуда не денется.

– Давай, Сань. Эту падлу нельзя упускать. Если вы ночью пойдёте туда, мы с Хромым с вами.

– Ладно, Дед, – ответил Солома, – я тебя понял. Он посмотрел на Паху и, подумав немного, сказал ему: – Ларионы, конечно, не наше дело. Но раз уж они замахнулись на людское, порвать волка и шкуру на продол. Ночью прогони туда, чтоб дали ему по седлу.

– Сами не пойдём что ли? – спросил Паха.

– Зачем? Там Воха, Лапша, Лисёнок… людей хватает.

– Не, ну я думал… разберёмся там на месте… – высказал свою мысль Паха. – Может, он там не при делах был?

– Ты что, Хромого под сомнения хочешь поставить? – в упор спросил Солома, и Паха сразу опустил голову. – Ночью сделай прогон туда, только через верх, а не через продол.

* * *

Лисёнком звали того человека, который тепло встречал Boxy и Худого с этапа. Он был сыном одного умершего в лагерях авторитета по прозвищу Лис, и сам тоже был уважаемым арестантом не из-за легендарного отца, от которого ему досталось такое прозвище. Когда в камерах или, как называли заключённые, хатах, не было поставленных смотрящим ответственных или их увозили на этап, Лисёнок сам брал на себя ответственность и решал все вопросы, согласовывая в трудных случаях со смотрящим. На момент прихода в карантин Вохи Лисёнок был самым авторитетным из всех арестантов людского круга, включая Лапшу и ещё с десяток парней покрытых татуировками. Но сейчас, когда появился Воха, в правящей верхушке появились разногласия, поскольку Воха ставил себя если не выше Лисёнка, то, по крайней мере, на его уровень. И несмотря на хорошие отношения спорил с ним по некоторым вопросам, которые хотел решить по-своему. Вот и сейчас он был не согласен с Лисёнком по поводу распределения средств, собранных с этапов на общак.

– Я тебе говорю, он сам решит, чё куда, – настаивал Лисёнок на отправке общака Соломе.

– Мы чё, сами не можем Горбатого с Митяем взгреть в бочке? Или такие вещи согласовывать, по-твоему, надо? – возражал Воха.