Строгий режим

Ходя по камере, он не мог прийти к какому-либо умозаключёнию. Мысли ещё и беспрестанно перекидывались на Ольгу, от которой недавно получил малявку и уже поневоле думал о том, что напишет ей. Но когда двери на проверку стали открывать уже в соседних камерах и он услышал с продола голос кума Дунаева, лучший выход сам пришёл на ум. Нужно перевести Немца в свою хату и приблизить к себе. Всё равно скоро уже суд и зона, а тюрьму надо будет на кого-то оставлять. А авторитетнее Немца на данный момент Солома не видел. Даже Паха, который с ним был уже немало времени, таким влиянием пользоваться не будет. А Немец кандидатура самая подходящая, и к тому же находясь здесь, рядом, он против Соломы ничего мутить не будет и они ещё и сблизятся.

Обрадовавшись верно найденному решению Солома стал ждать окончания проверки, чтобы подтянуть Дунаева для решения этого вопроса. У него сразу так поднялось настроение, что он даже подумал, что может он и зря всё это на себя нагоняет, и Немец заходил в восемь семь по какому-нибудь своёму делу. Но потом уже решил, на всякий случай, сделать задуманное, тем более что человек Немец действительно достойный и ему самое место быть здесь и смотреть за тюрьмой после Соломы.

* * *

Даже дверь открылась в этот раз как-то необычно, весь этот лязг тяжёлых засовов и звук открывания массивной двери были какими-то зловещими. Зашедшие в камеру корпусные сначала застыли в изумлении, если можно было так назвать их вытянувшиеся лица с вылезшими из орбит глазами. Вперемежку с женщинами в камере стояли, опустив головы, несколько подростков. Не в состоянии произнести что-то оба корпусных медленно двинулись вперёд с застывшими лицами. Видно было, что соображали они ещё очень плохо от этого шока. Но когда заметили сбоку движение и повернули головы, то увидели причину того, что они, наверное, считали своими галлюцинациями. Из-под раковины умывальника прямо из стены торчало полтела заключённого, который, извиваясь, пятился назад в свою камеру, скребя руками по полу. По бокам от него стояли с растерянными лицами ещё двое подростков, только-только сумевших освободить его из крепких объятий стены, но не успевших вытолкнуть его назад.

Корпусные, и тот, который всю ночь не спал и думал, что ему это всё привиделось, и тот, который ещё не до конца проснулся придя на работу и думал, что это сон, сразу пришли в себя. Их лица из ошарашенных превратились в злобные и, схватив дубинки, они стали со всей силы лупить подростков, выгоняя их на продол. Те летели, спотыкаясь и падая друг на друга, вылетая на стоявшего в дверях ДПНСИ и кума Шаповалова, на лицах которых было тоже выражение, что и у корпусных в самом начале. Оторопевшего ДПНСИ чуть не сбили с ног, поскольку он стоял не шевелясь от неожиданности. Гера и сменяющий его дежурный, быстро придя в себя, стали тоже лупить пацанов и орать на них, ставя их к стене.

– Вста-а-ать!!! Лицом к стене!!! Руки на стену!!!

Один из них, которому ещё в камере досталось дубинкой по голове и он вылетел на продол уже без сознания, упав на своёго споткнувшегося о порог лежащего товарища, не двигался. Его с криком «Вста-ать!!!» ударили ещё несколько раз по спине прежде, чем поняли, что он в отключке. Когда за последним пацаном на продол вылетели корпусные и стали с криками «Ноги шире! Назад! Руки на стену! В стороны!» продолжать лупить их по бедрам, лодыжкам и спине, ДПНСИ и Шаповалов зашли в камеру и уставились на женщин. Теперь выражение их лиц было разным. ДПНСИ сдвинув брови грозно озирал выстроившихся вдоль шконок женщин, раньше даже голов не поднимавших для проверки, а Шаповалов с какой-то болью смотрел только на Ольгу. Он выглядел так, как будто у него умер кто-то из близких. Это видели и некоторые из женщин, у которых хватило смелости смотреть не в пол, а в лицо тюремщикам, заставшим их, как говорится, на месте преступления. Ольга, хоть и не участвовала во всём этом разврате, смотрела всё равно в пол. Ей было стыдно уже только за то, что про неё тоже могли подумать плохо, тем более Шаповалов, испытывавший к ней нежные чувства. Но он расценил виноватый взгляд Ольги в пол по-своему, и резко развернувшись вышел из камеры на продол.

– Ну что, шалавы?! – резко произнес ДПНСИ. – Раскрутиться за совращение не желаете? Можно устроить!!!

От этих слов Ольга вздрогнула и ей стало не по себе. Шаповалов ещё не успел покинуть камеры, когда ДПНСИ произнёс первую фразу. Да и остальные он мог расслышать сквозь крики на продоле орущих от боли малолеток и кричащих и бьющих их дубаков. Ей было ужасно неудобно перед опером.

В камеру влетел ночной корпусной и схватил за волосы уже скрывающуюся в кабуре голову взросляка.

– Ку-уда?! Ссука! – закричал он от злости и замахнулся дубинкой, но тот так резко рванулся, что в руке у корпусного остался только клочок волос.