Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари

В 1877 году Сережа приехал наконец вместе с родителями и сестрой в Петербург, где попал под опеку деда-тезки. К тому времени уже шли переговоры с преподавателем русского языка А.Г. Преображенским по поводу гувернерства и учительства, в общем, он должен был стать «новым Буслаевым» для представителя нового поколения Строгоновых. К несчастью, вскоре граф Григорий Сергеевич и графиня Мария Болеславовна заболели и уехали из России, взяв с собой и детей. Оказавшись в Алжире, он сам стал жертвой болезни, которая продолжалась полгода. Идея о русском учителе была отложена, но не похоронена окончательно. Более того, в октябре в Москву приехал Григорий Сергеевич для окончательного решения вопроса.

Юный граф С.Г. Строгонов

И в этот самый момент из Рима пришло письмо о кончине его сына. Что именно случилось, не совсем ясно, хотя очевидно, что имело место самоубийство. Антиквар А. Яндоло писал: «…Сергей, аполлонической красоты, в восемнадцатилетнем возрасте покончил с собой из-за нелепого родительского (выделено мной. — С.К.) запрещения. Однажды трагическим утром граф Грегорио открыл большой шкаф и нашел там своего обожаемого сына повесившимся, уже холодным трупом».[150] Тут явная неточность, ибо из более надежного источника (Ф.И. Буслаева) мы знаем, что граф Григорий Сергеевич находился в Москве, что, кстати, судя по всему, роковым образом сказалось на судьбе его единственного сына.

Сохранились фрагменты дневника Сергея: «Нового ничего нет, одно только должно случиться — самоубийство. Трудность великая состоит в том, что все более или менее из гостиницы уйдут, но в какую часть — вот вопрос: утром рано, но тут тиран Вент раньше меня встает… Но что мне за дело! Кто хочет расстаться с жизнию, тот не должен обращать внимания на такие мелочи». «Способы избегать тягости мира: 1) поступить в монахи, 2) сделаться разбойником, 3) сидя за кружкой пива, играть в карты, смеяться над человечеством, 4) сделаться бродягой (худо), 5) работать свободно, чего добиваются социалисты, 6) убить себя. Мне только можно 4-е и 6-е. Что я выберу? Да что же мне, — куда бежать? Ах, если бы можно было понять человека! 6-е самое сладкое; ибо доверяя спиритическим учениям, человек должен возродиться. Это доказывает… И какая в моей жизни произошла перемена! Ах, если бы можно было бы понять человека!» Можно с большой долей уверенности предположить, что мать запрещала Сергею говорить по-русски.

Вернувшись в Рим, граф Григорий Сергеевич застал жену на грани помешательства. Тело сына на зиму оставили в Эксе, а затем, согласно его воли, перевезли в Петербург и похоронили в Александр о-Невской лавре, конкретнее — в Федоровской церкви, куда довольно скоро последовал за ним дед Сергей Григорьевич (старший), а затем, уже в XX веке, и Григорий Сергеевич. Лишенную рассудка Марию Болеславовну перевезли в Краков к сестре, где она скончалась в 1882 году. Однако похоронили ее в Петербурге в одном месте с сыном, мужем и свекром. Могила, вместе с другими, ныне утрачена.

Римские события сделали графа Сергея Александровича единственным мужчиной в XV и последнем, если следовать букве традиции, поколении Строгоновых.

Оторвавшись от России, лишенный поддержки семьи граф Григорий Сергеевич оказался не готов к противостоянию с экзальтированной женой, принесшей в семью решение политической проблемы своей национальности. По иронии судьбы юный граф Сергей Строгонов оказался жертвой польского вопроса, решением которого занимался его дед и полный тезка граф Сергей Григорьевич, а также дядя граф Александр Григорьевич.

Оба участвовали в усмирении мятежной окраины в 1830–1831 годах. В сущности, волнения в имевшей многовековые традиции самостоятельной государственности и культуры стране не прекращались после разделов конца XVIII века, приведших соперника по доминированию в славянском мире и приверженца католицизма в состав Российской империи. Александр I поставил Царство Польское в привилегированное положение как самую «европейскую» часть империи. Кроме того, польская шляхта, являясь второй по численности группой «благородного сословия» империи после русского дворянства, активно использовалась на государственной службе. За событиями 1830-х годов последовало восстание 1863 года. Но и после него численность поляков в имперском аппарате оставалась весьма значительной (6 % высшего чиновничества), а на территории Царства Польского они продолжали быть влиятельным большинством: в конце 60-х — 80 %, в конце 90-х — 50 % местной администрации. Разумеется, Мария Болеславовна болезненно реагировала на все события, юридически принадлежа к семейству, последовательно занимавшему резкую антипольскую позицию.

Глава 17 «Palazzo Strogonoff»