Стройки Империи

Хорошие люди, подумал Виктор. Лара общительная, парень у нее адекватный. Хорошо, если в секторе все такие будут. Товарищ Берия, значит, домам придумал серии. Выходит, Хрущев до верховной власти не дошел, а Лаврентий Палыч до Косыгина в экономике отметился. Ну что ж, один бонус у этого Союза уже есть. Наделали меньше глупостей.

Гастроном, оказался сразу на углу с III Интернационала. Ну, удобное место. На две улицы сияли крупные надписи: "НЕВА".

"Рыбный, что ли?"

Внутри гастроном был перестроен под самообслуживание. Стены и потолок сохраняли роскошный декор пятидесятых, только в люстры и бра были вкручены похожие на обрезанные милицейские жезлы здешние экономичные лампы. Прилавки, для торговли развесными товарами, были сохранены, но по всему торговому залу уже были расставлены стеллажи штучного товара с баночками, пакетами, и коробками. В глубоких купелях холодильных стеллажей дремали молочные бутылки с этикетками разных цветов — тетрапаками, похоже, здесь еще не увлекались. Народ суетливо бродил с проволочными корзинками. Виктор примерил себя к этой толпе. Пальто, мужские и женские, твид и джерси, классические и с погончиками, куртки из болоньи, прямые болоньевые полупальто на резине, от дождя… А вот и кожаная куртка, чуть попроще, чем у него. И кепка. Правда, другая. Это таксист. Странно, с момента попадания он здесь видел мало "Волг"… Это не главное. Главное, он не будет сильно выделяться.

Не обращая внимания на стеклянные банки с овощами, Виктор сразу поспешил туда, где с потолка свисала вывеска "Мясо". Война здесь была, приток из деревни уже должен быть, а это значит, дефицит, и…

Виктор уткнулся в витрину, забитую мясом и колбасой разных сортов; ажиотажа или даже очереди к продавщице, скучавшей за синими, похожими на перевернутую балалайку, весами, не наблюдалось. В глаза почему-то сразу бросились аппетитные ломти буженины. Ценники были набраны из пластмассовых цифр на брусочках, навроде "Лего", но самое интересное — они были двойными. Например, на говядину с этикеткой "Высший" стоял черный ценник в двадцать рублей, и рядом красный уже в тридцать шесть, на "Первый" — в восемнадцать рублей, и рядом — тридцать два сорок и так далее.

— Простите, — обратился Виктор к скучающей продавщице в синем халате, — а по какой цене отпускают?

— Вы из деревни, гражданин? — удивилась она. — Справа — это с акцизом! Вы знаете, что такое акциз?

— Ах, окцы-ыз! — произнес Виктор, чуть растягивая слова и "окая". — Ну да, конечно, читали. У нас ить оно больше свойское. Таперича все понятно. То-то одних колбас двенадцать сортов.

— Пятнадцать, — флегматично поправила продавщица. — На Фокина — двадцать, в Савеловском в Москве — около полусотни. По номенклатуре сто тридцать сортов, но сами понимаете, временные недостатки. Если чего не нашли, в коопторге поищите, там местные цеха привозят.

Изобилие уже особой радости не вызывало. Цена докторской с акцизом подскакивала до тридцати семи рублей, а краковская тянула на шестьдесят один сорок. Явным контрастом к этой роскоши были серые кучи ливерки, которую предлагали всего за шесть сорок и сало за восемнадцать — и то и другое безо всякого акциза.

"Не будем спешить. Посмотрим другие отделы. Во всяком случае, с дефицитом тут справляются тупо повышением цен. Интересно, а как у них с детским питанием — карточки или матпомощь?"

Может показаться странным, что главный герой, вместо того, чтобы строить планы спасения мира, занудно изучает, где что почем. Но, во-первых, пока неясно, от чего и от кого надо здесь спасать мир, а, во-вторых, шестидесятые в СССР — это время, когда что купить, уже есть, а на что купить, еще нет. Это время, когда становится неприличным носить еще годное пальто, купленное после войны на барахолке, когда советский человек понимает, что у него есть вполне материальная мечта и на нее надо накопить или заработать. Это счастливое детство общества потребительских идеалов, когда эти идеалы еще вполне разумны. Цены перестали снижать и повышать, и жизнь стала напоминать компьютерную игру, где надо правильно покупать, чтобы скорее подняться на следующий уровень.

"Птица-дичь", где рекламировались куры местной фабрики "Рассвет" — девятнадцать рублей кило и диетические яйца по два червонца десяток, уложенные рядами в гнезда из папье-маше, внушила Виктору некоторый оптимизм. Дичь ему предложили спросить в коопторге, а за курами была очередь человек пять. Виктор, следуя инстинкту советского человека, уже хотел спросить "кто крайний", но решил посетить еще рыбный, и вскоре продавщица уже отвешивала ему филе трески, которая оказалась более чем вдвое дешевле.