Стройки Империи

Виктора вдруг охватило чувство, что он когда-то все это уже видел — и серый эконом, и эту мало изменившуюся улицу, и это небо — давно, в школьные годы, когда он бегал с пацанами по Новому Городку возле ветки на Камвольный, и старая замасленная "овечка", устало пыхтя, протаскивала мимо них несколько вагонов с товаром. Он поймал себя на мысли, что просто хочет съездить в Брянск, чтобы посмотреть, что с его городом стало в этой, еще мало познанной им реальности, и повернул к Орджоникидзеграду. Проходя по мосту, он заметил, что видневшийся вдали путепровод на Литейной уже открыт и по нему движутся машины.

Между павильонами на месте будущего торгового дома Тимошковых была стоянка такси — вечером он на нее не обратил внимания. На стоянке тусовалось несколько старых "Москвичей" с шашечками и один "йелловый кар", как Виктор прозвал про себя новое такси со сдвижной дверцей. Лениво просыпающийся рынок показался ему маленьким и малолюдным: сквозь пышные бетонные балясины забора, уместные где-нибудь на помещичьей усадьбе, Виктор разглядел давно канувшие в лету весы для автомашин, а квадратная будка киоска "Союзпечати" и огромный полинялый плакат облигаций трехпроцентного займа на торце зеленого деревянного павильона с фотографией вызвали у него какое-то щемящее чувство тоски. "Интересно, могу ли я здесь встретить самого себя?" — подумал он и направился к павильону остановки — широкому квадратному навесу из труб с шиферной крышей. Не верх дизайна, но практично.

— Тройка! — послышалось у него за спиной. Повернув голову, Виктор увидел знакомый красно-желтый автобус номером с "3-к", на котором спереди висело "Стальзавод-Автовокзал", а на табличке у задней двери, как летопись, были расписаны этапы большого пути, среди которых обнаружились "к-н Бессмертия" и "м-н Электроника". Виктора буквально внесло в распахнувшиеся двери под возгласы "Проходите вперед, там же свободно!" и кинуло на первое попавшееся сиденье на заднем колесе и обратно по ходу. Прямо напротив него на стенке висела касса — слегка облагороженный дизайном ящик со стеклом наверху, куда кидали мелочь на резиновую ленту. Чтобы оторвать билет, надо было покрутить ручку — она же протягивала ленту с мелочью, которая, достигнув края, со звоном падала в глубину ящика. Виктор бросил полтинник, но билет не вылез.

— Водитель! — заорали с площадки. — Билеты! Передайте там!

По рукам от дверей поползла катушка, которую живо впихнули в кассу, как рожок в автомат.

— Вы сколько кидали? — спросил у Виктора какой-то мужчина в шляпе.

— Один!

Виктору тут же оторвали и сунули в руки красный билет. Виктор посмотрел номер: нет, счастливым он не был. Народ шумно рассредоточился по длине автобуса с непременным "Не стойте у дверей, пройдите! — Я сейчас схожу!", и в салоне оказалось еще довольно просторно. На задней площадке у его кресла стояла компания двадцатилетних битников, ну очень веселая; не успели они доехать до Почты, а компания уже затянула — "Мы дети города, горожане…"

— Что вы там поете? — гаркнула вожатая из динамиков. — Другим ехать мешаете!

— Подождите! — крикнул один из них, парень, постриженный под горшок и чем-то напоминавший молодого Высоцкого. — А вот мы сейчас спросим у поколения, прошедшего войну и трудные послевоенные годы. Извините, — и он обратился к Виктору, — вы не могли бы сказать, мешаем мы вам этим вокальным произведением или не мешаем?

— Лично мне — нет, — пожал плечами Виктор. — Это же Ада Якушева. Если негромко, какой вопрос.

— Вот! — просиял парень. — Товарищ водитель, поколение, прошедшие войну, тоже любит песни Ады Якушевой с радиостанции "Юность"! Давайте же в честь этого дадим что-нибудь тихое, душевное — "Вечер бродит по лесным дорожкам, ты ведь тоже любишь вечера…"

Мощный трехсотсильный дизель урчал где-то под полом, как у "Икаруса", и запросто разгонял длинную, похожую на сарай машину; водитель лихо проходил повороты, так, что стоящие пассажиры крепко хватаясь за хромированные поручни, раскачивались из стороны в сторону, как на палубе корабля в свежий ветер. Они быстро проскочили Мало-Мининскую и вырвались на простор между Бежицей и Брянском. Пожелтевшая и побуревшая деснянская пойма показалась Виктору лысоватой; обширные луга лишь кое где оживляли заросли кустарника возле стариц, да вдалеке виднелся массив леса у Болвы. Мост с чугунным ограждением и массивные металлические столбы фонарей с литыми узорами наверху вызывали ностальгию.