Стройки Империи (СИ)

В неостывшую плоскость окна,

Чтоб сказать, как по мокрой земле

Вновь неслышно проходит весна.

Он крадется по глянцу листвы,

Чтобы вновь кто-то чувствовать смог,

Изумрудную свежесть травы

На откосах стальных дорог.

На вернувшегося с кухни Колю зашикали, и он присел на стул. Виктор продолжал.

Ветер тучи угонит вдаль,

Вытрет мокрые лица домов -

Это просто природе жаль

Безмятежных предутренних снов.

Это просто не надо спешить,

Это просто еще не пора

Обрывать последнюю нить,

Чтоб сегодня ушло во вчера...

Анна Николаевна машинально водила вилкой в такт мелодии. Кто-то начал тихо подпевать без слов.

Розоватый разрез луны

На бескрайнее небо лег,

Сквозь хрустальный объем тишины

Не спеша проплывает дымок.

Не вини себя, не вини,

Что туман на душе не осел,

Что по-прежнему манят огни,

До которых дойти не сумел.

Лена смотрела на Виктора, словно пытаясь угадать в его глазах ноты. "Наверное, нравится?" - мелькнуло в голове.

И совсем где-то рядом ответ,

Но его называть не спеши...

А в аллеях каштановый цвет

Как сияние горных вершин,

А в аллеях лиловой волной

Закипела шальная сирень,

Где-то там твой счастливый цветок -

Отыщи его, если не лень...

Лишь бы не сорвался голос, думал Виктор. Лишь бы не сорвался. Перед его глазами вдруг всплыл вечер на Ворскле, в Полтаве, на технологической практике. Боже, подумал он, какие времена прекрасные были, какая мирная страна...

И еще не слабо - напролом,

И не вытянут главный билет,

И единое правило - в том,

Что единого правила нет...

Тем, кто верит усталым ветрам,

Тем, кто знает - еще не конец,

Теплый дождь стучит по утрам

В неостывшую плоскость сердец.

Замолк последний аккорд и в комнате повисла зыбкая вечерняя тишина.

- Признайтесь, Виктор Сергеевич, вы любили стихи Павла Когана! - воскликнула Люся.

- Ну, так это... - Виктор замялся в поисках нужного слова, - Коган, это Коган. Жаль, что война убивает лучших, и так рано.

- Случайно не пересекались? - спросила Лена. - Вы почти ровесники.

- Увы.

"А ведь я со своей любительской рифмовкой мог погибнуть под Новороссийском, а Павел Коган - выжить и издать гениальную поэму о войне... И сколько здесь может погибнуть гениальных поэтов, художников, конструкторов и просто хороших людей... Чем, чем им можно еще помочь?"

- "Тем, кто знает-еще не конец..." - задумчиво произнес Павел Ойвович. - Лена, можно инструмент? Нашу, студенческую... "Когда мне изменяет дева, недолго я о том грущу..."

- Ах, черт возьми, крамбамбули! Подать сюда крамбамбули! Крамбам-бим-бамбули! Крамбам-бу-ли! - подхватила кампания веселый припев.

Потом была "Пять ребят о любви поют" - не тот развязный и знакомый Виктору по студенческим временам дворовый вариант, а ранний, Карпова и Благонадежина, и Виктор с трудом сдержался, чтобы машинально не выпалить последней строчкой - "Уже пьяными голосами". Была старая "Ты уедешь к северным оленям" и еще какие-то несколько незнакомых, но душевных.

После песен торт пошел на "ура".

31. Окно роста.

...За окном уже давно горели огни недавно заселенной "китайской стены". Виктор носил посуду на кухню, где курносенькая Люся, рассказывала Лене, как обращаться с посудомоечной машиной.

- Вот все складываете в корзину, как в стиралку. Сюда заливается раствор... Где-то в шкафчике под раковиной должна быть "Немезида..." А, вот, целая бутылка. Это заливать в воду, получается раствор...

- Ну и муторная штука, - вырвалось у Лены. - Да я быстрее руками все перемою.

- Это потому что устаревшая машина. Сейчас настольные выпускают. Там спереди откидывается. Ничего, приучайтесь. Это экономит время. Пока она крутится, можно гладить белье.

Люся нажала кнопку, и под круглым танковым люком крышки машины что-то зажурчало. Люся подошла к окну; раздался легкий щелчок выключателя и в форточке мягко зажурчал вентилятор, выбрасывая на улицу пар и кухонные запахи. Рокот вентилятора тут же был заглушен гулом двигателя мосудомойки. Рядом с Виктором зарокотал компрессором холодильник. На окне в этом многозвучии что-то бормотал приемник; Виктор повернул ручку погромче.