Зиновия. Не приснилось.
Мать. Послушай, золотко, ты думаешь, что твоя мама старая дура...
Отец
Мать. В виде обучающего развлечения. Ясно, что на Ксавье свет клином не сошелся. Зиновия должна быть готова встретить нового приятеля.
Зиновия. Предположим, я этого приятеля встречу, и где мы будем жить?
Мать. Неважно.
Отец. Проблема решится сама собой.
Зиновия
Мать. Я вот тут подумала и решила, что нет ничего лучше наглядного примера. Например, нашего.
Отец. Наш пример действительно показательный.
Мать. Милый, у тебя так славно получается. А ты не просто изобрази, ты расскажи. К чему лишать себя изобразительного средства, которым ты владеешь в совершенстве?
Отец
Мать. Понятия не имею, но, я думаю, мы его найдем, когда наведем порядок.
Отец. Неважно, суть в том, что его нет.
Зиновия. Если это случилось уже давно, то как раз суть уже не в этом, а суть твоих воспоминаний вообще другого порядка.
Отец. Зиновия, я пытаюсь тебя отвлечь, а ты меня только путаешь.
Зиновия
Отец. Короче, я считал часы, а поскольку математика — мой конек, подсчеты не представляли для меня никакой сложности. Равно как и многие прочие расчеты, в частности, длины окружности, количества песчинок в куче песка, осуществляемые сложением костяшек на счетах, и так далее. В прихожей счастливой невесты толпились приказчики, сгибавшиеся под тяжестью корзин с цветами, фруктами и грязным бельем, так как кое-кто должен был зайти в соседнюю прачечную, но ошибся дверью. Однако все это мне известно лишь по слухам, поскольку и она и я сидели у себя дома. Я был наизготове и весь сиял, мое пышущее здоровьем лицо было чисто выбрито, и оставшись наедине со своими мыслями, то есть действительно наедине, я принялся размышлять о воссоединении двух гражданских состояний, о котором можно было бы сказать, что... мм...
Мать
Отец. Давай, давай, не останавливаемся, продолжаем разговор...
Мать. А я смущалась и краснела, хотя на самом деле знала что почем, поскольку мои родители были людьми современными, и знала, что этот негодяй, как только мы останемся одни, не успокоится, пока на меня не вскарабкается; вместе с подружками я болтала обо всякой всячине и прочей чепухе, ибо новоиспеченная новобрачная не думает ни о чем, кроме некоей штучки, однако в обществе не принято, чтобы об этой штучке шла речь до того, как она произойдет, а вот у дикарей — все можно, увы, их можно только пожалеть.
Отец снова подходит и лупит шмурца.
Твоя очередь, Леон, я устала вспоминать.
Они продолжают изображать подобие балета, представляя день свадьбы.
Отец. Я весь кипел, кровь пузырилась, а когда кровь пузырится, тут недалеко и до закупорки вен.
Мать подходит к шмурцу и лупит его.
Ну я и говорю Готье, брату моему двоюродному, Жану-Луи Готье, он в комнату зашел и уже без пяти минут доктор. «Как ты полагаешь, а не сделать ли мне кровопускание?» А тот со смеху покатился.
Мать. Мне было двадцать два.