Строители

У окна, досадливо отмахиваясь от облаков папиросного дыма, стояла тоненькая нормировщица Нина.

На совещание пришли и два бригадира — вроде так, для интереса, но как потом выяснилось — по просьбе прорабов, — чтобы помочь вытрясти нужные детали.

— А что значит «по науке»? — вдруг, устало усмехнувшись, спросил прораб Анатолий.

Смех утих, и все с любопытством уставились на Сокова. Но тот, очевидно, считал свою миссию законченной и спокойно рылся в чертежах.

— Что значит «по науке», Николай Семенович? — раздраженно повторил Анатолий. — Да бросьте вы наконец рыться в своих бумагах! — От волнения на его впалых щеках появились красные пятна.

Соков молчал. Я понимал, что нужно немедленно вмешаться и поддержать Сокова: чудо — вещь недолговечная и скоропортящаяся, но Анатолий опередил меня.

— Не понимаю, Виктор Константинович, — резко сказал он. — Уж кажется, мы все стали такие паиньки: и технологические правилу соблюдаем, и графики, черт бы их побрал, бесконечно чертим. Чего вы еще хотите от нас?

От негодования он задохнулся.

— Даю вам слово, Анатолий Александрович, — успокоительно сказал я, — я тут ни при чем. Это инициатива Сокова.

— Так почему же он молчит?

— Это скромность, Анатолий, — пришел на помощь Быков, улыбаясь одновременно и Сокову, и мне, и Анатолию. — Только скромность, правда, Соков?

Соков, видно, наконец нашел нужную синьку и вытащил ее. Я с надеждой посмотрел на него, но он как ни в чем не бывало принялся разглядывать чертеж. Молчал и Петр Федорович Луганкин, нетерпеливо поглядывая на меня строгими серыми глазами. Это, конечно, его дело. Я понял, что, пока я предавался различным переживаниям, он незаметно сагитировал Сокова. «Ну что же ты, чего медлишь, — говорил его взгляд, — воспользуйся почином Сокова, доказывай и поднимай всех на новое дело».

— Честно говоря, Анатолий Александрович, я не знаю, как ответить на ваш вопрос…

Анатолий удивленно, недоверчиво посмотрел на меня.

— Очень уж неточная штука эта наука об организации строительства. Но я знаю, вернее, мне подсказали, что нужно сделать у нас в управлении. Я дал слово Николаю Николаевичу, что мы дожмем систему, по которой сейчас работаем. Это, конечно, имел в виду Соков, когда говорил о науке.

Хорошо бы тут сказать, что все единодушно меня поддержали, но, видно, говорил я сухо и неубедительно, потому что ответом мне было общее молчание.

— Вы, наверное, поспешили, Виктор Константинович, — наконец сказал Анатолий. — Поспешили дать слово. Я его не могу дать. Я «за», — он поднял руку. — Голосую, как говорят, за мероприятие, но пока посмотрю, что получится у Сокова.

И это все. Никто меня не поддержал.

— Будем кончать, Виктор Константинович, — сказала нормировщица Нина. — Мне в кино, — добавила она. — Фу, накурили как, дышать нечем.

Это было моим поражением. Хорошо еще, что я нашел в себе силы криво улыбнуться и сказать:

— Да, уже поздно. Подумайте, товарищи, обсудим в следующий раз… Все!

Но я не один думал о судьбе нашего управления. Когда я вышел во двор, на скамейке сидел наш партийный секретарь.

— Идите сюда, Виктор Константинович. Отдохните, — насмешливо сказал он. И вдруг отбросил далеко папиросу, повернулся ко мне и резко, с досадой добавил: — Эх, зелены вы еще…

Я виновато молчал.

— Ну ладно. — Луганкин закурил новую папиросу. — Соков начинает дожимать твою систему с заработной платы. Побывай у него и не забудь о Гнате.

Весь день я спешу. В метро я бегу вниз по эскалатору, задевая людей, портфели, чемоданы, подскакиваю к вагону и стараюсь проскочить в узкую щель закрывающихся дверей.

Иногда это заканчивается благополучно, но часто двери хватают меня в клещи и не выпускают. Тогда кто-нибудь из пассажиров старается оттянуть дверь, а дежурная, ругаясь, запихивает меня внутрь вагона.

К автобусу я тоже бегу. Почему-то я всегда добегаю, когда водитель уже закрыл двери. Я стучу по красному блестящему боку машины, делаю умоляющее лицо. Почти всегда заветная дверь открывается, и я забираюсь в автобус, мысленно прославляя московских водителей.

Я бегу к троллейбусам, трамваям, вверх и вниз по переходам. За день нужно побывать на нескольких строительных площадках, на заводе, в проектной мастерской. И все это зачастую в разных концах Москвы.

Порой в моей голове мелькает кощунственная мысль: почему так много говорят о производительности труда рабочих и совершенно не думают о полноценном использовании рабочего времени начальников, главных инженеров — всех тех, кого называют руководством? Наоборот, как будто специально делается все, чтобы их время использовалось похуже.

Кто-то бездумно решил забрать у строительных управлений легковые машины и, наверное, гордится достигнутой экономией. Зато теперь инженеры треть своего времени проводят в переездах, опаздывают, многого недоделывают.

Ежегодно сокращается так называемый административный персонал, и вот создан этакий гибрид — секретарь-машинистка-делопроизводитель, все в одном лице, о стенографистке и думать запрещено. Скрипят перьями инженеры, тратятся драгоценные часы на писание разных бумаг.