Читаем Строматы. 1-7 Том полностью

(22, 1) Кто сравнится благородством происхождения с единственным сыном Бога? Сошлемся здесь Платона, подтверждающего высказанное нами. В Федре он называет мудреца богачом, так восклицая: «О Пан возлюбленный и все вы здесь присутствующие боги, даруй­те мне внутреннюю красоту! А то, что есть у меня внешнего, пусть будет дружественно тому, что у меня есть внутри. Пусть богатым считается мудрец …» 227(2) Афинский же его гость, осуждая мнив­ших себя богачами потому лишь, что скопили много золота, так вы­ражает свое негодование: «Стать богатым, оставаясь добродетельным, невозможно — по крайней мере богатыми в том смысле, как это понимает большинство. Ведь богатыми называют тех избранных людей, которые приобрели имущество, оцениваемое огромной суммой, хотя бы и сам владелец был дурным человеком.»228 (3) «У верного, — говорит Соломон, — весь мир богатств, у неверного — ни полушки.»229 Но еще более следует доверять Писанию, которое говорит, что «скорее верб­люд сквозь игольное ушко пройдет»230, нежели богач станет философом. (4) Напротив, Писание называет блаженны­ми нищих (Мф. 5:3.), с чем соглашается и Платон: «Бедность заключается не в уменьшении имущества, но в увеличении ненасытности.»231 Не в безденежье бедность, а в ненасытности. Искорени жадность к деньгам, и человек добродетельный разбо­гатеет. (5) В Алкивиаде же читаем, что порочность есть «рабское» качество, добродетель же — «достояние человека свободного».232 «Сложите с себя тяжкое иго, — говорит Писание, — и возьмите легкое».233 И поэты рабское состояние называ­ют игом. В полной мере соответствует тому, что я сказал и следующее словоупотребление: «Вы проданы грехам»234. «Всякий, делающий грех, есть раб. (6) Но раб не пре­бывает в доме вечно. Итак, если Сын освободит вас, то свободны будете и истина освободит вас.» (Io. 8:34—36) (7) Именно в этом смысле афинский гость у Платона говорит об истинной красоте муд­реца: «Утверждать, что мудрец и при отсутствии теле­сной красоты прекрасен именно своими справедливыми нравственными качествами — значит говорить правду.»235 (8) «Вид его был в пренебрежении у всех сынов человеческих», — восклицает пророк236. И Платон, как мы уже говорили, в Полити­ке называет мудреца царем. Вот эти слова передо мной.237

(23, 1) Но довольно об этом. Вернемся к нашему рассуждению о вере. Прославляя мир, Платон доказывает, что вера повсюду необхо­дима: «Не прибегая к силе добродетели остаться верным и в здравом уме по время смуты невозможно. Борцы готовы умереть в битве, но многие из них гибнут из-за своей жадности. Большая часть народа дичает, забывает о справедливости, становится жестокой и неразумной. Отличаются от этой толпы лишь немногие. И если это так, то всякий законодатель, если он не лишен понимания того, что необходимо, в своих законах должен преследовать единственную цель — содействие высшей доб­родетели.» (3) Добродетель же эта есть верность, постоянно необходимая нам и в войне и в мире, во всякую минуту жизни, ибо она является совокупностью всех остальных добродетелей. (4) «Не в войнах благо и не в мятежах (не дай Бог случиться такому несчастью!), но в мире. Взаимная благорасположенность людей — вот это благо.»238 (5) Из этих рассуждений Платона бесспорно следует, что мир должен быть пред­метом сокровенных наших желаний, вера же — это мать величайших добродетелей. (24, 1) Справедливо поэтому слово Соломона: «Премудрость на устах верных.»239 И Ксенократ в своем трактате О благоразу­мии говорит, что мудрость состоит в научном знании первых причин и умопостигаемых сущностей. Благоразумие же, по его мнению, двоя­ко: одно — практическое, другое — теоретическое. И последнее он называет мудростью человеческой.240 (2) Поэтому-то всякая мудрость есть благоразумие, но не всякое благоразумие само по себе есть мудрость. И научное знание относительно начала вселенной достигается лишь верой, которая сама уже никоем образом не может стать предметом доказательства. (3) [Ничего поэтому нет] странного в том, что ученики Пифагора Самосского, когда их просили доказать то, о чем они говорили, ограничивались лишь кратким: «Сам сказал (au)toU» e)fa)», веря, что этих слов уже достаточно для обоснования того, что они слышали, хотя в действительности тот, кто «находит наслаждение в созерцании истины» должен быть готов усомниться в речах даже самого надежного наставника, за исключением Бога Спасителя, и требовать от него доказательств его слов. (4) Вот его подлинные слова: «Кто имеет уши слышать, да слы­шит.» (Мф. 11:15.) А кто этот слышащий? Пусть Эпихарм ответит:241

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука