— Наверное, я больше боюсь того, что Гарри окажется таким, как ты, мама. Вдруг ему быстро наскучит его любовь? Может, для него это — лишь эпизод. Знаешь ведь, что про него люди говорят. Он порхает от одной подружки к другой и тут же забывает их имена.
Розмари обняла дочку.
— Скажи, ты действительно веришь во все эти россказни? Или это всего лишь предлог?
— Не понимаю.
— Сдается мне, что дело в твоем отце, — тихо сказала Розмари.
И снова Лиз подивилась ее мудрости и силе духа. Розмари заговорила о глубинных страхах, в которых Лиз и сама себе боялась признаться, загоняя их куда-то в потемки подсознания. Она и теперь не хотела о них говорить.
— Не понимаю, о чем ты, — буркнула Лиз, скрестив руки на груди и словно отгораживаясь от матери.
— У тебя диплом психолога, но это не значит, что ты умнее всех вокруг.
— Что ж, продолжай, — скептически хмыкнула Лиз.
Розмари понизила голос и заговорила со страстной убежденностью.
— Твой отец никогда не умел показывать свою любовь. Произнести «я люблю тебя» было для него настоящим мучением. И ты, к несчастью, точно такая же.
— Для меня это не мучение, — горячо возразила Лиз. Слова матери неожиданно задели ее за живое. — Мне вовсе не трудно произнести… эти слова.
— И что, ты часто их говоришь? — насмешливо спросила Розмари. — И кому же, любопытно узнать?
— Часто, представь себе. Как ты думаешь, о чем я трижды в неделю разговариваю с брошенными детьми в приюте? Так или иначе, я пытаюсь убедить своих пациентов в том, что они не безразличны мне. Если бы они не чувствовали моей любви, мне бы ничего не удалось добиться.
— Хорошо. Готова признать, что это тоже любовь. Но я разговариваю с тобой о других чувствах. То, что ты хороший психотерапевт, еще не значит, что ты умеешь любить.
— Что?!
— Что слышала! Тот, кто любит, находит слова, чтобы показать свою любовь. А ты не можешь. Или не хочешь. Ты напялила на себя эту дурацкую маску, препарируешь живые чувства, рассматриваешь эмоции под микроскопом и никого не подпускаешь близко к себе. Даже меня, свою мать. Только потому, что боишься душевной боли.
— Ну, доктор Фрейд, скажите мне, почему я боюсь душевной боли, — насмешливо проговорила Лиз.
Но насмешливость была показная. Слова матери задели ее за живое.
— Это все из-за твоего отца.
— Мама, он отдалился от меня из-за тебя! Он не хотел больше боли. Ты что, забыла, что бросила его? Тебе попался кто-то побогаче, разве не так?
— Нет, не так.
— Ой, мама, меня-то не надо обманывать. У меня есть глаза и уши. Хотя я была ребенком, я прекрасно понимала, что происходит.
— Ты думаешь, что понимала. Но это не так. Я очень любила твоего отца. По-настоящему. Но он не мог ответить мне такой же любовью. Никогда я не слышала от него слов любви. Поэтому я и ушла от него. Это первая причина. А вторая — та, что у него появилась другая женщина.
— Не может быть! Ты никогда мне об этом не говорила!
— Я просто не хотела тебя настраивать против отца. И против мужчин вообще. Такое бывает, это жизнь. Он подолгу не бывал дома из-за работы. Отчуждение росло. Это произошло задолго до того, как я собрала вещи и ушла.
Признание матери было для Лиз полным откровением. Всю жизнь ее терзали несуществующие призраки! Она возвела вокруг себя стены отчуждения, опасаясь, что кто-то причинит ей боль. Но имеет ли это значение сейчас, когда ей нужно на что-то решиться?
— Мама, почему ты никогда раньше об этом не говорила?
— Вначале ты была слишком мала. Потом мне казалось, что все давно травой поросло. Я и не предполагала, что в твоем воображении все это так исказилось.
Разом рухнули ее представления о жизни. Теперь она знает, что можно не опасаться предательства Гарри. Он не такой, как ее отец и мать. Он не из тех, кто только берет. Он не боится отдавать. Она всегда это чувствовала, только боялась признаться себе. Ведь она видела, как он заботится о Марго, любит ее, боится ее огорчить.
— Давай обсудим мой брак с твоим отцом и все мои последующие замужества в более подходящее время, — предложила Розмари. — Сейчас тебе нужно подумать о собственной жизни. И не трать время на психоанализ. Послушайся своего сердца. Иначе ты совершишь ошибку, о которой будешь жалеть всю жизнь.
Гарри просмотрел бумаги и отдал их юристу. Потом они несколько минут что-то вполголоса обсуждали. Наконец юрист кивнул и удалился, а Гарри подошел к Джонни и обнял его за плечи. Джонни сегодня — чуть ли не главное действующее лицо. Гарри еще утром попросил его быть на свадьбе шафером.
Марго подошла к ним и недовольно спросила:
— Неужели даже сегодня нельзя забыть о работе? Совсем как твой дед!
— Что-то я не пойму — это комплимент или нет?
Щеки у нее порозовели от негодования. Хороший знак. Впервые со дня смерти мужа она вспомнила о том, что у него были и недостатки. Может быть, теперь она перестанет с такой настойчивостью стремиться воссоединиться с ним за последней чертой.