Строптивый ангел

– Я не собираюсь тебе ничего рассказывать, – громко повторила Присцилла.

Эва остановилась и медленно повернулась к сестре. Та, в свою очередь, демонстративно положила в рот орешек и, неторопливо прожевав, добавила:

– Ну, по крайней мере об этом.

Несмотря на сильное желание уйти, Эва заколебалась. Ей казалось невероятным такое спокойствие и безразличие. В девушке боролись страх и стыд за сестру. Внезапно она резко подошла к парчовой кушетке, схватила коробку с орехами и швырнула ее в стену.

Присцилла, открыв рот, смотрела, как рассыпаются по мраморному полу орешки.

– Послушай меня внимательно, Присцилла Морланд, – бросила сквозь сжатые зубы Эва. – Тебя ждут неприятности, и очень скоро. Если этот недоумок, соблазнивший тебя, не объявится и не женится на тебе, тебя ждет всеобщее презрение и изгнание из общества. Ты будешь опозорена. Мы все будем опозорены! И ни мать, ни отец не спасут тебя. Тебе самой наверняка придется уехать из города. И никто не сможет тебе помочь, никто. Понимаешь? Помнишь Дафну Каролтон?

Присцилла побледнела. Впервые с начала разговора Эва уловила в ее глазах легкую тень страха.

– Дафна даже не была беременна. Ее поймали, э… – Эва пожала плечами. Она не могла найти подходящих слов.

– Их поймали голыми, – проворчала Присцилла. – Ради Бога, Эва, ты что, не можешь это произнести?

– Их поймали при компрометирующих обстоятельствах, – поправила ее Эва. – Дафну с этим отвратительным мужчиной. И в результате вся семья была вынуждена переехать на запад. Они не могли остаться в Нью-Йорке, когда все в городе знали о ее поступке. Ты хочешь, чтобы это произошло с нами? Хочешь для нас изгнания из общества?

Присцилла спокойно наблюдала за сестрой. Словно это Эва, а не она стала виновницей скандала.

– Мистер Маркс никуда не уезжал. И его до сих пор приглашают повсюду. Все не так уж и плохо, как ты говоришь.

Эва покачала головой и прикрыла глаза.

– Мужчинам это легче перенести. Кроме того, его принимают вовсе не все. Теперь его никогда не зовут к себе Хендерсоны. И Олдены тоже.

– Фи! – фыркнула Присцилла. – Хендерсоны. Можно подумать, без них не обойтись! Особенно без их ужасных обедов! Как же я буду жить, если больше не увижу печенку, выложенную на блюде в виде лебедя…

– Паштет, – поправила ее Эва.

– Да что бы там ни было, я прекрасно смогу прожить и без этого!

Эва сжала кулаки:

– Господи! О чем ты думаешь?! Как ты можешь быть такой безразличной! Ты действительно думаешь, что все так просто: родила ребенка – и все? Цилла, побойся Бога! Да люди при виде тебя будут переходить на другую сторону улицы!

Присцилла прищурилась и с расстановкой произнесла:

– Ну что ж… Тогда, вероятно, мне придется обратиться за помощью… к доктору.

Эва в ужасе посмотрела на сестру:

– Ни в коем случае! Знаешь, сколько женщин умирают от этой операции?!

Присцилла с сердитым видом подалась вперед:

– А ты знаешь, сколько женщин умирают во время родов?

У Эвы от волнения перехватило дыхание.

– Это тяжелее, Цилла. Намного опаснее и тяжелее.

Присцилла помолчал, а потом пожала плечами:

– Ну ладно. Тогда я уеду.

Эва почувствовала облегчение.

– Да, – размышляя, проговорила она. – Да, это выход, ты можешь уехать. Во Францию! К тете Фелисити. Ей мы можем довериться. Мы скажем всем, что ты уехала навестить тетю. – Эва повеселела. – И это даже не будет ложью. И ребенка можно будет оставить у нее.

– Нет! – категорически сказала Присцилла.

– Может быть, она знает какую-нибудь женщину, которая…

– Я же сказала – нет! – прервала сестру Присцилла и топнула ногой. – Я хочу сама.

Эва замерла.

– Что?

– Я не брошу его. Не брошу своего ребенка. Я хочу сама воспитывать его.

Эва представила, как Присцилла сидит с малышом на руках на званом обеде, а вокруг толпятся ее многочисленные поклонники.

– Что ты будешь с ним делать? – обреченно спросила Эва, понимая бессмысленность вопроса. В конце концов, кто согласится бросить собственного ребенка?

– Не знаю. Наверное, это будет забавно, – улыбнулась Присцилла. – Люди так любят детей. Я уже давно заметила это.

Эвой овладело отчаяние. Для нее стало очевидным: Присцилла не понимает всей серьезности положения, в котором она оказалась. Не понимает, что от ее легкомыслия пострадает вся семья. Она не собирается решать свои проблемы и, как обычно, ждет, что Эва защитит ее и спасет.

Но на этот раз ситуация была гораздо хуже, чем раньше, когда ее поймали за игрой в карты. Или когда она на балу у Мейсонов закурила сигару Рэндольфа Питермана. И даже хуже, чем тогда, когда она позировала в тоге для одной из картин Джерарда Пеллетье.

В этот раз она действительно совершила нечто немыслимое – она провела ночь с мужчиной.

Эва покраснела и потупилась, поняв, что испытывает легкую зависть к сестре.

– Ну хорошо, я не пойду к врачу, – сказала Присцилла. – Присядь, ради Бога! Пока ты не упала в обморок и не разбила мамин китайский фарфор. – Она вяло махнула рукой, указывая на изящную вазу, стоящую на низком столике.