— Я думаю, у него сохранились самые неприятные воспоминания о тех временах, когда в армии его учили водить автомобиль. И он на грузовике совершал какие-то неимоверные подвиги, связанные с прошибанием насквозь встречных заборов, задавлением поперечных коров и тому подобное. С тех пор у него сохранилась устойчивая идиосинкразия к автомобильному рулю. Да он и вообще не был поклонником туризма… Братья Стругацкие, надо сказать, начиная с определенного возраста — лет примерно с сорока каждый, — оба стали склонны к оседлому образу жизни. Идеальным вариантом отпуска для них было — лежать дома на диване и читать хорошие книги. Вытащить их из этого состояния и заставить куда-то поехать — это всегда была проблема для родных и близких. С Аркадием Натановичем большая проблема, с Борисом Натановичем проблема поменьше, но обязательно проблема. Аркадий Натанович вообще предпочитал большую часть времени проводить дома. Хотя и его, конечно, жена время от времени вытаскивала куда-нибудь — в Дом творчества, скажем, на море, к знакомым, к родственникам. Но зато он был удивительно легок на подъем, когда речь заходила о «боевых походах» писательских бригад. Вот затеи, в которых я ни разу в жизни не принимал участия, а он участвовал неоднократно и не без удовольствия.
—
— Нет-нет, скорее наоборот. Волею отдела пропаганды литературы сколачивались бригады из самых разных писателей и отправлялись на периферию, но не для того, чтобы там писать, а для того, чтобы выступать перед народом. Как правило, принимали их там очень хорошо, местное начальство перед ними стелилось, не знало, как получше угодить «столичным штучкам», и всё было весьма приятно и удобно. Аркадий Натанович любил это дело и раз в два года обязательно куда-нибудь ездил: либо в Среднюю Азию, либо на Дальний Восток, либо на Кавказ. Тут с ним вообще имело место какое-то противоречие: с одной стороны, Аркадий Натанович был совершенно несрываем с насиженного места, а с другой стороны, он вдруг срывался и мчался сломя голову в путешествие, на которое я бы, например, никогда не решился. Скажем, ехать на Дальний Восток через всю страну.
<…>
Дорогой Борик!
Разобрался я в своих наметках, и вот какие у меня предложения по ТП.
I. Принимая во внимание, что а) есть смысл наметить пунктиром, как наш герой дошел до жизни такой (как — не обязательно по прямой логике) и б) за основу взята моя биография, имеет смысл вставить в текст ряд реминисценций. Я предлагаю:
1) эпизод моей первой любви — когда-то я его набросал, да никому не показывал, стыдно было, а нынче уже не стыдно,
2) в связи с агрессивной глупостью — эпизодик с неким полковником Снегиревым и штабным сортиром (Камчатка),
3) о том, как я застрелил под Кингисеппом немца в июле 41,
4) эпизод, как я впервые услышал «А первой болванкой…»[139]
. Камчатка, затонувшие по башню танки, уныло поющие танкисты. Возможно, найдутся еще реминисценции подходящего толка.II. Далее, развить рассуждения героя о литературной критике. Критика в жизни героя (и нашей) никогда не помогала ни как читателю, ни как писателю.
III. О начальстве (в т. ч. писательской организации) — ни разу в жизни не было у героя начальника, которого он искренне уважал.
IV. Надо бы хотя бы обозначить текущие увлечения и политические взгляды героя. Скажем, что-нибудь из книг, кот. ему в последнее время понравились (я предлагаю роман «Сёгун»[140]
— при встрече расскажу, на меня произвел большое впечатление). И отношение к мировому бардаку — Ливан, Рейган и т. д.V. Как ты посмотришь на такой тезис: меня ничто не удивляет, готов ко всему. В том смысле, что всё приму с покорностью, как бы давно уже этого ожидал: арест, атомную войну, гибель близких. А выражение возмущения, заинтересованности, ярости — это декорум, которого от меня ожидают и который я обязан обеспечить для внешнего мира.
Вот в таком плане.
В Дубултах неплохо. То солнце, то дожди, а в общем прохладно.
Ленка вас целует, я тоже. Жму, обнимаю, твой Арк.
Захочешь — напиши.
Да, здесь Саша Щербаков. Я прочитал его «Сдвиг» и «Суд». НичеГё!
Дорогой Аркаша!
Получил твое письмо. Отвечаю незамедлительно.