С. так вы знаете, ведь и эта штука, которую мы сейчас смотрели, — она честными руками сделана, и это самое главное. И она как-то умиляет… Ведь здесь, понимаете, не то, что интересует или поражает, именно УМИЛЯЕТ вот это самое: и сценарная конструкция, и эти гигантские куклы, верно?
<…>
Я вижу в зале многоцветье нашей литературы, лучших писателей Москвы, Тбилиси, Алма-Аты. Но мне представляется, что наш съезд стал бы шире, ярче и многограннее, если бы в зале были Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Юрий Черниченко, Вячеслав Кондратьев, Давид Самойлов, Арсений Тарковский, драгоценнейший наш поэт. Нет в зале братьев Стругацких, нет сатириков Арканова, Горина, Жванецкого… Нет Рощина, нет Руслана Киреева, и еще, и еще… После доклада ревизионной комиссии возникает вопрос — была ли истинная выборность в Московской писательской организации, которой руководит Ф. Кузнецов?.. Я думаю, что без этих писателей наша литература неполная…
<…>
С самого начала повесть нас ошеломила. Совершенно своеобразный стиль, обилие «документов», «фактов». И вместе с тем появилось предчувствие беды, приближения неведомой и потому особенно пугающей опасности. Ждали каких-то событий, они произошли, но совершенно не те, что ожидались, а совсем непонятные, на первый взгляд, не имеющие никакого отношения к делу.
Особенно понравилось нам то, что мы знаем о случившемся ровно столько же, сколько герои, и мы смогли самостоятельно подумать и прийти к собственным выводам.
Поскольку повесть печаталась понемногу каждый месяц, у нас было время поломать голову. Мы строили совершенно невероятные гипотезы, ожидали чего угодно, вплоть до вторжения Странников, чувствовали, что намаются еще оба КОМКОНа. Но вот наступил долгожданный март. Пришел последний номер. Развязка наступила неожиданно и привела нас в полное изумление. Мы ожидали чего угодно, но не этого.
Эти людены… и уже ничего не поделать!
Сначала мы негодовали: куда глядели герои, почему бездействовали? Но потом стало ясно: не вмешиваться — это единственное решение. И вот тут мы поняли главного героя. Максим оказался единственным на Земле человеком, который до конца осознал происходящее. Он имел больше всех возможностей вмешаться, но цена ошибки была бы очень велика, последствия необратимы.
Такое сложное произведение не может не вызвать споров и разногласий. Но оно заставляет о многом задуматься, а это главное.
<…>
А вот Аркадий и Борис Стругацкие показывают нам будущее, чреватое разнообразными проблемами, конфликтами, издержками секретности, даже жертвами. Непривычно? Да, безусловно. Сомнительно, как полагают излишне рьяные ревнители «светлого будущего»? Да позвольте! Масштаб, общественное и человеческое содержание, глубина трагедий, вспыхивающих в непредставимой для нас сложности этого титанического общества, требуют особенно внимательного и чуткого контроля. Чем общество сложнее, тем больший ущерб ему могут нанести субъективные ошибки и объективные трудности, тем больше ответственность каждого человека, тем чаще приходится напоминать об этой ответственности. И здесь только два варианта: либо стальная самодисциплина у всех и каждого (так построено общество у Ефремова), либо развитые механизмы общественного контроля, что мы и видим в повести Стругацких.
<…>
Проблемы небесные всегда решаются на Земле. За неизвестным не нужно далеко ходить, оно «запускает щупальцы» сюда, здесь, сейчас. И Стругацкие показывают нам еще одну коллизию: мужество человека, который находит в себе силы не делать ничего. Как это иногда трудно — не делать ничего, и как это иногда нужно! Ждать развития событий, чуть заметно подправлять их и, зная, что придет и твой час, понимать: какие понадобятся действия — предвидеть нельзя. О, мудрость старости, для которой трагедии ожиданны, жертвы предвидимы, потери привычны, а некролог — жанр автобиографический! И даже правота старости — правота трагическая, правда всегда обходилась человечеству дорого. Максим Каммерер оказывается прав, но за свою правоту он расплачивается потерей близких.
<…>